Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

Дьана кивнула:

– Кстати, о власти… Будет ли мне дозволено назначать льуку на руководящие должности?

– Разумеется, – кивнула императрица, слегка ошарашенная подобным вопросом. – Это не только возможно, но, наверное, даже необходимо: магистраты и чиновники из числа льуку понадобятся для поддержания беспристрастности. Справедливое Укьу-Тааса, открытое для всех, не может управляться представителями какого-то одного народа.

Дьана с облегчением выдохнула. Ее таны боялись, что Пан навяжет сдавшимся льуку различные ограничения, подобные древним репрессиям, осуществлявшимся в былые времена в отношении райе, военнопленных и их потомков.

– Но все чиновники из числа льуку обязаны отвечать стандартам остального Дара, – добавила Фара. – Особые милости и заниженные требования только укрепят чувство обособленности, подорвут сами основы мира.

– Это означает, что им предстоит сдавать имперские экзамены и стать токо давиджи, – проговорила Дьана. – А то и кашима, для назначения на более высокие посты, да?

– Верно.

– Им придется выучить язык дара и адаптироваться к образу мышления, заложенному классиками ано. Некоторые родители льуку никогда не разрешат своим детям ходить в школу, чтобы изучать логограммы.

– Это тоже их право, – отозвалась Фара. – Но классики ано и карьера чиновника – не единственный путь к успеху. – Она подумала о планах Дзоми Кидосу. – Дара меняется, и талантливые люди непременно найдут дорогу к вершине.

– Многие льуку будут рассматривать это как попытку надавить на них с целью сделать более похожими на туземцев.

Наконец-то за чередой вопросов юной пэкьу забрезжил смысл.

– Различные части Дара не сходны между собой, и еще император Рагин создал прецедент терпимости по отношению к местным особенностям, – осторожно ответила императрица. – Да будет тебе известно, что и до сего дня многие в Кокру продолжают использовать на письме отмененные Мапидэрэ древние логограммы, а на Туноа без помех процветает культ Гегемона. Наша политика в Укьу-Тааса ни в коем случае не должна стать зеркальным отражением политики льуку. Не будет запретов языка льуку или их религиозных практик, равно как и законодательно закрепленных различий между местными уроженцами или выходцами из семей льуку. Такие понятия, как «тогатен» или «аноджити», не получат официального применения. Однако на все Острова должен распространяться единый стандарт, способный связать разные народы, и, если льуку увидят для себя преимущества в поступлении на государственную службу, они станут овладевать классиками ано и другими областями знания.

– Хорошо сказано, ренга. – Дьана поклонилась. – В таком случае вы, без сомнения, будете рады удовлетворить мою просьбу о налоговых послаблениях и государственной помощи в деле строительства школ по всему Укьу-Тааса.

Фара воззрилась на озаренное широкой улыбкой лицо племянницы.

– Мы определенно… можем обсудить это. – Она поняла, что ее перехитрили. Принцесса Дьана быстро училась использовать бюрократические маневры на пользу жителей Укьу-Тааса.

Никогда еще Фара не обсуждала вопрос о налогах с таким удовольствием.

– Но предупреждаю, – промолвила она. – Как губернатор ты станешь подчиняться надзору окружных интендантов и других должностных лиц. Никаких особых привилегий не жди.

Самый трудный пункт из всех был оставлен на третий день обсуждения.

За исключением дюжины танов из числа главарей непреклонных и главных перебежчиков, которых казнили по обвинению в совершенных в Укьу-Тааса зверствах, остальные участники вторжения льуку в Дара получали полное и безоговорочное помилование.

Это означало, что воинов-льуку не будут судить за убийство и порабощение жителей Руи и Дасу, что перебежчики из местных, спасавшие собственную шкуру, сотрудничая с захватчиками, не ответят за свои поступки, а Джиа Матиза, убившая множество человек и организовавшая падение режима Танванаки, тоже избежит наказания.

– А как насчет репараций?

– Как насчет возмездия?

– Как насчет справедливости?

Императрица Шидзона обратилась к собравшимся из-под свисающей с короны вуали из ракушек:

– Повелители Дара, вы слышали свидетельства очевидцев из Укьу-Тааса. А теперь скажите: способны ли вы найти в Дара хоть одного льуку, включая детей от шести лет, кто не принимал участия в действиях хотя бы в одной из карательных шаек Кутанрово? Можете вы указать на кого-либо из местных, кто не сообщал врагам сведения, не совершал святотатств, не предавал сородичей или каким-то иным образом не старался помочь или угодить завоевателям? Да, многие перебежчики и сторонники мирного сосуществования из числа льуку прилагали усилия, чтобы спасти людей, пусть даже они и выполняли указания пэкьу и проводили политику превосходства льуку. Как определить, что в данном случае перевешивает: заслуги или грехи? Должны ли мы приговорить их всех к смерти?

Многие семьи в Укьу-Тааса стали результатом насилия или вынужденного сожительства. Что уж скрывать, в их числе была даже императорская семья. Но в этих союзах рождались дети. Семьи похищенных взывают к мести, однако многие из пострадавших, а также их дети просят теперь помиловать своих похитителей из луьку. Каждая семья являет собой пример насилия и сопротивления, преступления и прощения – ужасных противоречий Укьу-Тааса. Как по-вашему, существует ли из этого лабиринта такой выход, который устроил бы моралистов?

Да и мы, жители центральных островов, не можем заявлять о полной своей невиновности. Разбогатевшие купцы, добившиеся успеха на экзаменах ученые, ставшие видными людьми совладельцы домов индиго, фермеры и торговцы, наслаждавшиеся плодами мира, – пусть мы и не торговали лично с льуку через пиратов, однако каждому из нас достался кусочек пирога, купленного ценой страданий народа Укьу-Тааса. Мой брат, покойный император Монадэту, никогда не забывавший о печальной участи коренного населения островов Руи и Дасу, был скорее исключением, чем правилом. Многие ли из нас поддержали его, принося жертву деньгами и кровью ради свободы? Подобное бездействие не в меньшей мере, чем поступки, указывает на нашу вину.

Сумеете ли вы, повелители Дара, отомстить за всех погубленных, не окрасив при этом море кровью и не усеяв землю костями?

Голос императрицы метался между стен Большого зала для приемов, но в остальном там царила тишина.

– Показательные суды не помогут соблюсти правосудие, когда столь многие умерли и столь многое потеряно, – продолжила Шидзона. – Гегемон отомстил за гибель солдат Кокру, утопив в море пленников из Ксаны, но это лишь привело к новым смертям и вызвало ответное насилие. Нода Ми и Дору Солофи подняли мятеж против императора Рагина, упирая на обиды тех, кто сражался прежде за Гегемона, и результатом стало только приумножение несправедливости. Пролить больше крови – неподходящий способ исцелить рану. Мы не должны вновь оказаться в ловушке истории.

– Жертвы не должны быть забыты, – вставил Пума Йему.

– Ни в коем случае, – подтвердила Фара, и голос ее дрогнул. – Отказ от судебного преследования не означает, что мы предаем прошлое забвению, и не должен рассматриваться как жест всепрощения. Имперское казначейство