Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

Свидетельства жертв и мучителей из Укьу-Тааса будут записаны, и книгозеркальные копии этих документов разошлют по всем Островам, сделав их доступными для всех жителей империи Дара, дабы эти ужасы никогда не были забыты.

Попытка стоять на страже закона, определяя вину каждого конкретного человека и меру возмездия для него, будет обречена на провал перед лицом ужаса, размах которого превосходит любое человеческое понимание. Но это не означает отказ от суда нравственного. Пусть дебаты о наследии Тенрьо, Танванаки, императрицы Джиа и императора Монадэту продолжатся на страницах исторических хроник.

Да благоволят боги к Дара, и пусть потомки наши судят нас милостиво и взвешенно.

Никто из присутствующих не обрадовался такому уклончивому вердикту императрицы Шидзоны, но все признали его необходимость.

Фара смотрела на стоявшую перед ней молодую женщину, и сердце у нее обливалось кровью. В некотором смысле то, что сейчас предстояло сделать императрице, было самой сложной задачей за весь короткий период ее правления. Наказывать друзей всегда тяжело, тем более что в данном случае провинившаяся приходилась ей не только подругой, но почти сестрой.

Насколько непросто было убедить Двор Одуванчика принять условия капитуляции Укьу-Тааса, настолько же и сами льуку были недовольны подписанным пэкьу Дьаной документом.

Вспыхивали восстания. Некоторые фанатики из числа непреклонных норовили возродить безумные фантазии Кутанрово Аги, других вдохновлял пример пэкьу-тааса Тодьу – для них смерть была предпочтительнее позора.

На подавление мятежей отрядили Айю Мадзоти и Гозтан Рьото. Доклады военных наблюдателей о действиях принцессы Айи были уничтожающими: она постоянно колебалась, медлила, избегала столкновений с повстанцами. Не прояви Гозтан решительность и не прими она командование на себя, было бы потеряно гораздо больше жизней – как льуку, так и туземцев.

– Я сняла тебя с должности, – сказала императрица. – Ты также лишена воинского звания и на три года отстранена от службы. – Но худшее было еще впереди. – Кроме того, Тайный совет постановил исключить тебя из Коллегии стратегов, а значит, впредь ты не сможешь занимать командные посты.

Айя ссутулилась.

У Фары сжалось сердце. Айя, дочь великой Гин Мадзоти, с колыбели готовилась к военной карьере. Теперь этот путь был навсегда закрыт для нее. Что она будет делать?

Однако, как ни странно, когда Айя подняла глаза, императрица заметила в них не отчаяние или обиду, а одну лишь только благодарность.

– Спасибо тебе, Ада-тика, – прошептала она. – Ты даже не представляешь, как долго я ждала этого дня.

– Что? – изумилась Фара.

– Всю жизнь я провела в тени матери. Дзоми и Фиро ждали, что я стану вторым маршалом Мадзоти. И, не желая разочаровывать их, я заставила себя поверить, что тоже этого хочу. Но когда меня в первый раз послали в настоящую битву, я поняла, какая это ошибка. Я ненавижу военную стратегию и тактику, ненавижу ездить верхом и стрелять. Я ненавижу убивать.

Фара кивнула.

«Не стоит навязывать другим историю, которую они не считают правильной».

– Чем займешься, сестренка?

– Не знаю. – Айя выглядела растерянной, но не потерянной. – Но имя моей матери наконец-то очищено от клейма предательства. Я чувствую, что могу закрыть эту страницу.

Фара подошла и обняла подругу. Они долго еще стояли рядышком и болтали о разных пустяках.

Процедура окончательного утверждения договора о капитуляции льуку и воссоединении островов Руи и Дасу с остальной империей Дара состоялась в день бракосочетания императрицы Шидзоны. Императрица выбрала в качестве консорта сына самого видного из танов, сдавшихся льуку.

Сказители в чайных домах и титулованные ученые многозначительно кивали и бормотали под нос, что удовлетворены мудрым стратегическим ходом императрицы. В столь неспокойное время брак, заключенный по политическим соображениям, определенно должен был помочь успокоить недовольные племена льуку. Поговаривали, что будущий консорт – это вполне достойный молодой человек, расположенный к культуре Дара, вроде бы даже адепт секты исцелистов. Это подбадривало скептиков на городских улицах.

Никто не спрашивал, любит ли императрица своего будущего супруга: какое отношение имеют чувства к намеченному политическому спектаклю? К тому же Шидзона наверняка заведет в будущем других консортов и любовников, стоит лишь ситуации в Укьу-Тааса стабилизироваться. Так уж испокон века принято среди больших господ, – это в порядке вещей.

Ну а прямо сейчас вышеупомянутый молодой человек намеревался поговорить с матерью и испросить у нее родительского благословения.

Гозтан поведала ему о последних ужасах в Укьу-Тааса: рассказала про наро-вотанов, которые отказались принимать противоядие от безумия тольусы и перебили посланцев; про танов, убивших своих детей, а потом покончивших с собой; про мятежников, которые предпочли попрыгать в море и утонуть, вместо того чтобы сдаться и заглянуть в будущее, кажущееся им позорным.

Саво молча слушал рассказ о боли и страданиях, не стараясь отвернуться от картин, представавших перед его мысленным взором. То был реальный, а не мифический мир, в котором бог в одиночку способен исцелить весь свет ценой собственных мучений.

А еще мать говорила о проблесках надежды: о бродячих монахах-исцелистах, лечивших любого встречного, вне зависимости от его родного языка; о наро и кулеках, которые, пусть даже и оставшись без оружия, старались защищать крестьян от набегов мятежников; о селянах из числа туземцев, дававших приют сиротам льуку и прятавших ребятишек от банд погромщиков.

По-прежнему молча, не отводя взгляд от воображаемых картин, молодой человек слушал: это тоже был реальный мир, где мы все давно уже утонули бы в безбрежном море страданий, если бы не лодка под названием «Вера» – вера в то, что исцеление возможно.

Гозтан также сообщила сыну о своем участии в подавлении мятежей, за что Тайный совет пожаловал ей звание генерала. Ей предстояло командовать эскадрой гаринафинов, полученных от сдавшихся льуку, – то был жест огромного доверия.

– Генерал Гозотан Рито. – Саво перешел на дара и использовал форму имени, адаптированную для этого языка. Жителям Дара сложно было произнести «Гозтан Рьото», а у льуку не было понятия, аналогичного «генерал». – Хорошо звучит.

– Да, но только к этому нужно привыкнуть, – ответила она тоже на дара. – Спасибо, что подобрал логограммы для моего имени.

Молодой человек набрал в грудь побольше воздуха и опустился на одно колено, положив обе ладони на другое. Соблюдение необходимой формальности отчасти успокаивало его.

Саво рассказал матери о своих планах.

– Я никогда не забуду о том, кто я есть, – добавил он. А потом повторил это снова, на сей раз на льуку, как если бы утверждения на одном языке было недостаточно.

Гозтан удивленно посмотрела на сына. Его просьба могла показаться предательством, отречением от нее. Быть может, такой исход был неизбежен с той минуты, когда она сама той темной ночью отправила