Усадьба «Медвежий Ручей» - Алла Белолипецкая

Ивану толком не объяснили. Как не дали и никаких гарантий, что ему удастся попасть живым в Медвежий Ручей. Однако идти на попятный купеческий сын уж точно не собирался. Не понапрасну же они собрались тут вчетвером: сам Иван, Агриппина, Прасковья и Афанасий Воздвиженский. Вернее, собрались впятером – если считать Эрика Рыжего.

– Кота своего вы, господин Алтынов, лучше возьмите с собой, – посоветовала Прасковья, когда они были ещё возле ворот. – Он, может статься, пригодится вам в усадьбе. Он ведь у вас рыжей масти, а есть поверье: все рыжие звери – дети Сварога.

Эрик оставался заперт в корзине, но всю дорогу, пока они сюда шли, вёл себя тихо. Тем не менее загодя выпускать котофея Иванушка не собирался. Сперва нужно было завершить все приготовления. И пока Агриппина с Прасковьей о чём-то в сторонке совещались, купеческий сын не выдержал – подошёл к бывшему управляющему.

– Я слышал, господин Воздвиженский, – сказал он, – что вы остались без места. А у моего семейства в городе Живогорске, что в шестидесяти верстах отсюда, есть доходный дом. И там очень нужен дельный управляющий.

Иван пристально следил за выражением лица своего собеседника. А тот всё время смотрел вбок, на стоявших в десятке шагов от них Агриппину Федотову и Прасковью Назарову.

– Так вот, – продолжал Иван, ощущая, что господин Воздвиженский не особенно прислушивается к его словам, – я хотел спросить вас: не желаете ли вы это место занять? Сколько вы получали в Медвежьем Ручье? Я вам положу жалованье, которое будет не меньше.

Говоря это, купеческий сын рассчитывал узнать, какими средствами мог располагать Афанасий Петрович благодаря своей службе у господ Полугарских. Но ничего не вышло.

– Благодарю вас, милостивый государь! – Бывший управляющий на Ивана так и не поглядел. – Но у меня нет намерений переезжать отсюда куда-либо. И позвольте мне откланяться, как только завершится ваш эксперимент: дома меня ждёт супруга.

О сути предстоящего эксперимента этот импозантный господин, гладко выбритый, в модном сюртуке и с моноклем в золотой оправе, даже не спросил. Равно как не выказал ни малейшего удивления по поводу того, что усадьба закрылась. Впрочем, о произошедшем ему, по всей видимости, рассказала Наталья Степановна Полугарская. Так что Иван повёл речь о другом:

– А что вы думаете, сударь, по поводу исчезновения вашей бывшей хозяйки, Варвары Михайловны? Нет ли у вас предположений, где она могла бы сейчас находиться?

Управляющий вздрогнул и как-то разом ссутулился.

– Увы, я понятия не имею, где она может быть, – сказал он.

– А когда вы видели…

Иван хотел спросить: когда вы видели её в последний раз; однако не успел.

– Подойдите-ка сюда, господин Алтынов! – довольно бесцеремонно позвала его Прасковья.

Она только что передала Агриппине мешочек-ладанку на длинном кожаном шнурке. И сейчас чёртова бабушка что-то над этим мешочком шептала.

До сего момента купеческий сын почти не думал о предстоящем перемещении сквозь завесу, созданную огнём-Сварожичем. А сейчас внезапно ощутил, как у него закололо под рёбрами от нехороших предчувствий. Он подумал: зря он решил взять с собой кота! Пусть лучше Эрик останется здесь. Но Прасковья уже шагнула к стоявшей на земле корзинке, где сидел Рыжий. И двумя руками вытащила оттуда взбудораженного котофея, который тут же принялся крутить башкой, озираясь по сторонам. Жёлтые его глазищи сверкали, а вздыбившаяся шерсть словно бы искрилась в лучах солнца.

Глава 11

Неодолимая преграда

20 августа (1 сентября) 1872 года.

Воскресенье

1

Когда Зина вышла из дому, сопровождали её трое: кучер Антип, который закинул за плечо хозяйскую двустволку, конюх, который звался Никодимом, и пожилой усадебный смотритель Ермолай Сидорович. А с Николаем Павловичем осталась Любаша – лечить его синяки средством из порошка бодяги. О господине Левшине она даже не спрашивала, и это обеспокоило Зину: что могло быть на уме у горничной, оставалось лишь гадать.

Дочка священника шла, хмурясь и покусывая губы, пока они вчетвером шагали вдоль Медвежьего ручья к пруду. Неподалёку от него пролегала часть ограды, в которой, по заверениям смотрителя, имелся дополнительный проход. А проще говоря – сделанный кем-то пролом.

– Надобно поглядеть, – сказал Ермолай Сидорович, – нельзя ли тем путём отсюда выйти.

И Зина, которую Николай Павлович назначил главной в этой экспедиции, с ним согласилась. Тем более что по пути она хотела заглянуть в старинную бревенчатую купальню. Да, все твердили, что её бабушка, Варвара Михайловна, не заходила туда перед своим исчезновением. Но Зина желала взглянуть на это место собственными глазами. Слишком уж памятно ей было внезапное видение, что посетило её утром: когда купальня словно бы совершила прыжок над своим основанием.

Однако сейчас в усадьбе наблюдались вещи не менее удивительные. И в их реальности сомневаться не приходилось. Повсюду происходили столь явные перемены, что их можно было уловить невооружённым глазом.

Зина взяла из дому зонтик от солнца, принадлежащий её бабушке, но от жары он совсем не спасал. Казалось, неестественный зной выбеливает всё вокруг. Трава из просто жёлтой и увядшей становилась бесцветной, почти прозрачной. Тропинка, по которой они обходили пруд, казалась присыпанной снегом – только почему-то раскалённым, обжигавшим ноги даже сквозь подошвы обуви. Небо над их головами приобрело оттенок снятого молока. Листва берёз и лип, под которыми они проходили, производила впечатление стеклянной. Иглы и шишки на елях словно бы покрыла сахарная глазурь. А тишина установилась такая, что от неё звенело в ушах. И казалось, это звенит сам воздух – неподвижный, болотистый, вязкий.

Одно лишь осталось неизменным со времени утреннего похода на пруд: запах сена и сосновой смолы, висевший в воздухе. Теперь он стал гораздо более отчётливым, и Зина смогла наконец определить его источник. Пронзительный аромат соснового бора и скошенного луга источал не кто иной, как Антип Назаров, кучер господ Полугарских. Поняв это, девушка взглядывала на Антипа то с недоумением, то с опаской. Она хотела бы спросить, что связывает его с той странной женщиной, Прасковьей, которую Зина видела вчера на станции. Но по причинам, неясным ей самой, не решалась свой вопрос задать. Да тут к тому же перед ними возникли стены пресловутой купальни.

Дощатая её дверка выглядела именно так, как Зине описали: просела настолько, что при открывании и закрывании скребла по земле. И все остальные заметили сейчас то же самое, что и дочка священника.

– Да кто же здесь побывал-то? – Конюх Никодим озадаченно поскрёб в затылке, рассматривая очерченный на земле возле двери полукруг; ясно было, что в купальню заходили уже после того ливня, который прошёл накануне.

У кучера же Антипа закономерно возник другой вопрос:

– А ну, как он всё ещё там