Президент Всея Руси - А. Полевой

— Ты ведёшь нас на убой, как овец, — сквозь зубы выдохнул Керей. Молодой предводитель небольшого племени стоял, ощетинившись, а за ним, два десятка горящих глаз.

— А мы не овцы. Мы степные волки. Понимаешь?

— Сложи оружие, Керей. У тебя нет шансов, — глухо ответил Гаяз, не отрывая взгляда от земли перед холкой своего коня.

В этот миг Ратибор, командир вятичей, спокойно поднял руку вверх.

Из-за шеренги пехотинцев выдвинулись арбалетчики. Сухо, без единого крика, защелкали механизмы. Это был звук неотвратимой смерти.

— Мы не сдадимся этим псам! — крикнул Керей, и пятеро самых отчаянных выхватили сабли, сделав шаг вперед. Это был не бросок, а жест. Жест отчаяния.

— Ну и дурак, — беззлобно, почти с сожалением произнес Ратибор и махнул рукой.

Воздух густо загудел. Тяжелые болты со стуком вонзились в тела. У Керея сабля выпала из руки, в груди торчало три темных оперенных стержня, еще один из шеи. Алая кровь быстро заливала потрепанный кожаный доспех, становясь темно-бурой. Он сделал шаг, другой, силы утекали вместе с жизнью. Упал на колени, захрипел, изо рта вырвалась кровавая пена.

— Гаааяз… кхм… ты пред… — голос захлебнулся. Он завалился на бок. Глаза, еще секунду назад полыхавшие ненавистью, быстро остекленели, уставившись в низкое осеннее небо.

Остальные воины бросили оружие разом, с глухим лязгом. Арбалетчики, словно по команде, сделали четкий шаг назад. Воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра в сухом ковыле. Запахло сырой землей, и с неба начал накрапывать холодный осенний дождь.

Лицо Гаяза было серым, как пепел. Он отвернулся от тела соплеменника. По его щекам катились капли. Сложно было сказать, где дождь, а где слезы бессильной ярости и стыда. Он глубоко, содрогаясь, вдохнул, сжал поводья до боли в костяшках. Затем выпрямил спину и поехал к остальным отрядам.

Когда вопрос устройства пленного войска был решен, Гаяза и десяток наиболее авторитетных предводителей под конвоем сопроводили в Изгрог.

Сказать, что они были удивлены, это значит не сказать ничего. У воинов степей случился настоящий культурный шок. Всего три года назад здесь была жалкая деревушка, а теперь их взору предстал громадный, по их меркам, город, не уступающий княжеской столице.

Город раскинулся на двух берегах реки. Основная часть теснилась на высоком берегу. Дома стояли странные, срубленные не из привычных бревен, а собранные из досок. Как объяснил проводник, это Ярослав на третий год внедрил «каркасное строительство»: стены делали из двух слоев досок, а пустоту между ними забивали соломой. Снаружи дом обмазывали глиной и белили известью, внутри выкладывали кирпичную печь, а крышу крыли черепицей. Такие жилища, как оказалось, были очень теплыми и пожаростойкими. Но главное, они обходились дешево и возводились быстро.

Квадраты этих белых домиков лежали удивительно ровно, прорезанные прямыми улицами, часть которых уже была замощена красной плиткой. Рядом ютились и привычные деревянные срубы, и полузабытые землянки, и даже несколько кирпичных зданий. Все это обносила недостроенная кирпичная стена, у которой, несмотря на позднюю осень, кипела работа. От города в разные стороны расходилась паутина наезженных дорог. Над крышами вились дымки из печных труб, а по реке сновали десятки странных лодок с колесами по бортам. Город походил на растревоженный улей: люди куда-то спешили, что-то несли, над улицами стоял непрерывный гул.

Изгрог был городом резких контрастов и одной большой, не утихающей стройки. Чувствовалось, что даже зима не остановит его кипучую деятельность — бесконечные вереницы саней так и будут тянуться в город и из него.

Люди, встречавшие Ярослава с гостями или пленниками, статус Гаяза пока был неясен ему самому, почтительно раскланивались юноше и выкрикивали здравицы.

— Будь здрав, староста! Будь здрав, директор! — доносилось со всех сторон.

Их расположили в странной, чистой корчме, которую местные почему-то называли «гостиницей». Сначала накормили и напоили досыта, затем повели в баню и наконец уложили спать, каждого в отдельной комнате. Гаяз не смог сомкнуть глаз, несмотря на то что это было самое комфортное место, в котором он когда-либо бывал. Он метался в мыслях всю ночь. Неужели слухи о том, что этот Ярослав прикоснулся к небесам, правда? Но разве может простой смертный воздвигнуть такой город за три года? Зачем он пощадил их? Зачем привёл сюда? Вопросы роились в его голове до самого рассвета.

А утром за ними пришли и проводили в штаб, большое здание на окраине города, рядом с казармами.

В штабе за длинным столом восседал сам Ярослав в окружении десятка своих людей.

— Располагайтесь, друзья мои. Гаяз, садись сюда, поближе, — начал Ярик.

— Аяс, ты будешь переводить, — указал он на парнишку со славянской внешностью, когда-то захваченного в плен кочевниками. Видимо, его ещё мальцом взяли в рабство, и он в совершенстве знал оба языка. Из кочевников же Гаяз и ещё двое вождей неплохо понимали речь вятичей.

Началось знакомство. В течение последующих двух дней Ярослав расспрашивал их буквально о каждой мелочи их жизни. При этом, что очень удивило Гаяза, он каким-то невероятным способом сумел сбить спесь с его строптивых соплеменников. Теперь они по первому слову юноши вставали и обстоятельно рассказывали всё, что знали. А люди Ярослава старательно записывали каждое слово на бумагу. На второй день в зал внесли странную раму, на которой висел большой лист. Это оказалась карта, и теперь, опрашивая вождей, где они кочевали и какие племена встречали, всё это тщательно наносили на холст значками и линиями.

Затем последовали индивидуальные встречи, где с каждым предводителем беседовали отдельно, вникая в детали жизни его рода. Потом был объявлен перерыв на три дня, позволивший навестить своих воинов. Те были живы-здоровы, обустроены сносно и при должном запасе провианта могли бы и перезимовать в таком положении.

А в это время в штабе, помимо встреч с пленными, кипела настоящая работа ума, шел мозговой штурм. Так, в один из вечеров, когда большая часть сведений была выжата из вождей, началась бурная дискуссия.

Длинное и широкое помещение тонуло в полумраке. Десятки новых парафиновых свечей в жестяных подсвечниках коптили, отбрасывая на стены причудливые, пляшущие тени от жестикулирующих людей. Ярослав устало потер виски. Они бились над судьбой кочевников уже не первый час, но к единому мнению прийти не могли. Давить авторитетом и решать единолично он не хотел — понимал, что у его команды должна быть общая убежденность, иначе всё рухнет.

— Я вам говорю, это плохая идея — присоединять к себе этих волков! — горячо, как всегда, начал брат Мстислав.