Долина Зерпентштайн - Саша Левашов

противоречат. Возможно, если бы мы знали всю магию серпентинита, почему он имеет именно такой вид и такие свойства, а также разобрались в перверсии маледиктусов, мы бы нашли ответ.

– Подожди, – не понимал Бернар, которого раздирали одновременно любопытство и нежелание вникать в эрудицкие глубины. – Как это проклятья противоречат магии? Ведь это ж и есть колдовство! Чёрное колдовство!

– Магия – это не колдовство, – устало ответил Ганс и занялся таким густым кашлем, что разговор на том сошëл на нет.

Звук разнëсся гулким эхом по пустым пространствам, и Бернару показалось, что рудник ответил то ли ехидным смехом, то ли голодным рыком.

В залах, где змеевик заканчивался, цверги, как их называют люди, устраивали склады, спальные места, трапезные и даже клозеты. Конечно, за сотни лет всё сгнило, ведь они сработали мебель из местного ельника. Шахтёрский инструмент валялся грудами заржавевших голов без ручек.

– Задача вещи – работать, пока не износится, – заметил Вмятина. – Эти вещи бросили портиться, так нельзя делать.

– Странно, – согласилась Нисса, изучавшая следующий зал. – Они действительно всё побросали. Я думала, шахтёры уехали отсюда, когда вся эта история началась… Но они словно сбежали из рудника.

– Здесь случилось… что-то нехорошее? – проницательно спросил Бернар почему-то шёпотом.

– Пока непонятно, – ответила гнома. – Боюсь, мы узнаем, только когда спустимся вниз. Идите сюда скорее!

Последний зал представлял собой колодец – обширную шахту, уходившую глубоко во тьму подгорья. Так глубоко, что даже лампа Бернара с хитрым зеркалом и линзой не могла выловить во мраке дно.

– Я тоже ничего не вижу, – кивнула Нисса. – Слишком глубоко. Посмотрите на потолок, здесь когда-то был водопад, он мог пробить себе дорогу хоть до седьмого подгорья.

– Нам туда точно не надо, – решил Бернар. – Мы ищем готовый каменный блок, верно? Он там, где работали гномы, а не на дне мироздания. Они ж не сумасшедшие туда спускаться.

– О, ты плохо знаешь дворфов! – ухмыльнулась магесса, поднимая чёрные брови под очками и забирая у Бернара фонарь. – Мы не спускались на дно Ётунвеля, мы с него поднялись! Глядите на стены, здесь был устроен подъёмник, но он обрушился вниз. Подъёмник с противовесом, для больших грузов. Они поднимали оттуда крупные блоки.

– Если цвергу надо, он докопается до чего угодно, – мрачно заметил Ганс и бросил во тьму небольшой камушек. Казалось, прошла вечность, прежде чем он упал где-то очень далеко.

– Не шуми! – прошипела Нисса.

Бернар выругался одними губами, махнул рукой и спросил:

– Может, ну его к чёрту, этого Оддбьорга? Чикт был прав: он просто издевается над нами. Я не представляю, как мы тут спустимся – а я, между прочим, скалолаз. Но нам же ещё каменную глыбу тут наверх поднимать, эй! Пошли обратно. Не дурите, колдуны. Почему вы так хитро улыбаетесь? Опять какие-то фокусы-опусы? Нет-нет, не надо мне тараканьих ног!

– Не переживай, второй раз этот опус не сработает. Закон декаданса: при каждом повторении в схожем времени и месте первертивный эффект снижается. Есть кое-что поизящнее и на всю группу. – Нисса уже открыла свой журнал и начала увлечённо писать. Затем вдруг внимательно оглядела первопроходцев, подсчитывая что-то в уме. – Ганс, мы проведём четвертичную вулканизацию экстракта молочного дерева по методу Ёрика. Я думаю, реса, что есть, нам хватит!

– Я вам не рес! – насторожился Бернар.

– Правильно, ты висцера! – засмеялась гнома.

– Прекрасно! – воскликнул магус, погружаясь в свою сумку. – Я подыщу пару оксюморонов тебе в помощь. Арканум и аффектус, да! Что-нибудь про верёвки, висельников… нити! Да! Судьба. И смерть. Нужна трагедия. Трагедия, жар и тьма.

– Какая ещё смерть? – поразился Бернар. – И откуда вы возьмёте молочное дерево? Оно растёт за тридевять земель! Вмятина, друг, хоть ты им скажи, что лезть туда неразумно!

– Лезть туда разумно. – Автоматон, как всегда, рубил правду. – Договориться с духом трудно, но разумно. Бить духа неразумно. Нет вещи, которая его бьёт.

– Ёрд их вразуми! – отчаянно воскликнул полуэльф, обращаясь к каменным стенам.

– Не кричи, – одёрнула его гнома, вручая медную плошку и бутыль. – Возьми тарелку, налей туда две с половиной чарки хельбренны[34] и подожги. Но тут же накрой крышечкой.

– Зачем её жечь? – не понял Бернар. – Её же пьют.

– Давай ты нам поможешь, но не будешь задавать вопросов? Так быстрее выйдет. У этого опуса долгая экспозиция, много оксюморонов и медленный кинезис. Вмятина, вот чёрное олово, расплавь его, мы им дадим инфлюкс[35].

– А зачем так сложно? – не унимался Бернар. – Разве вы не рождены с колдовскими силами? Просто заговори эти верёвки, и полезли…

– Рождаются с титулами да маледиктусами, – отвлёкся Ганс от шептания страшных колдовских заклятий. – А для перверсии нужны лишь оксюмороны и знания, чтобы верно их сложить.

– Если по-простому, – добавила гнома, что уже чертила лазурным мелом узоры на полу, – чем больше оксюморонов, тем сложнее опус, тем выразительнее первертивный феномен, полученный в результате, понимаешь?

– Да, это просто, очевидные вещи, – нагло соврал Бернар, поджигая хельбренну на тарелке и ловко гася её крышечкой. – Магия не колдовство, перверсия не фокусы, вы не чокнутые, но гении. Готово!

– Раз всё очевидно, то теперь добавь экстракт вьюнка и вулканизируй чёрным оловом, но лишь на четверть, строго по спирали Федельфрехта.

Работа закипела. Нисса начертила на полу замысловатую асимметричную схему, от вида которой у Бернара слезились глаза, и поместила в её центр все верёвки, что у них имелись. Конечно же, она их тщательно уложила по особому принципу – таков был «формен… фор-ма-мен-тум».

Перед тем алхимица пропитала верёвки веществом, полученным после смешения сока молочного дерева и духа хельбренны с экстрактом вьюнка да вулканизации оных в чёрном олове – то были «рес» и «инфлюкс». Воздух, и без того затхлый и душный, наполнился вонью гари, золы, бренны и металла.

Когда всё было готово, Ганс, приняв торжественную позу, продекламировал стихотворение на второй аркане:

Вперяю взор, бессильно жадный:

Везде кругом сырая мгла.

Каким путём нить Ариадны[36]

Меня до бездны довела?

В руках я нёс клубок царевны,

Я шёл и пел; тянулась нить.

Я счастлив был, что жар полдневный

В подземной тьме могу избыть.

Строчка про полдневный жар вызывала у эрудита особую гордость. Она полностью противоречила собачьему холоду снаружи – но ровно настолько, чтобы возник лёгкий «абсурдус» – оксюморон от люцидоменции.

Действо окончилось. Первопроходцы напряжённо ждали, но ничего не происходило. Повисло гробовое молчание. Бернар отступил в проход на несколько шагов, опасливо озираясь в тусклом свете ламп.

– Может, локус в противофазе? – тревожно прошептал Ганс, уставившись в