Железный лев - Михаил Алексеевич Ланцов

граф, продолжая доброжелательно улыбаясь. — На мой вкус — дрянь, так как ни ноток чайного аромата уже не учуять, ни молока не попить. А так они хоть от ожирения избавятся.

— Я слышал, что вы предложили вешать тех, кто станет завышать цены на строительные материалы. Подумал, что наговаривают. Сейчас вижу — не врут.

— Изначально я предлагал сажать на кол, при большом скоплении народа. Для тех, кто наживается на горе погорельцев — самое то. Но Сергей Павлович убедил меня, будто в наши дни это уже не модно. — максимально серьезно произнес Толстой.

— Однако!

— Считайте, что у меня детская травма. Думаю, что все это юношеский задор и со временем пройдет, надеюсь. Я как-то слышал занятную мысль. Говорят, что тот, кто по юности не был либералом или социалистом, не имеет сердца, а кто в зрелые годы им остался — не имеет разума.

— Ха! — расплылся в улыбке Михаил Васильевич.

Этот молодой человек ему определенно нравился. В том числе в силу того, что он сам держался консервативных взглядов, относясь к либералам скептически. Конечно, классическим охранителем он не являлся, скорее сочетал просвещенность с патриотизмом, чего у либералов днем с огнем не сыщешь.

Еще немного побалагурили.

Наконец, он осторожно коснулся темы, которая его чрезвычайно волновала.

— Николай Иванович сказал, что именно вы придумали способы проверки его геометрической теории. Что натолкнуло вас на эти идеи?

— Я просто прочел его книгу и попробовал это все как-то визуализировать. И все как-то само собой сложилось. Если честно, я просил себя не указывать как соавтор.

— Отчего же?

— Я ведь даже университет еще не закончил. Ну пришли мне в голову мысли и пришли. В мире ежедневно рождает мириады идей, в том числе и совершенно гениальные. Куда важнее не придумать, а реализовать. А в этих статьях моего участия едва ли достаточно для соавторства. Николай Иванович мне польстил. Сильно. Большим авансом.

— А в этой историей, связанной с гипотезой расширяющейся Вселенной, вы также участвовали?

— Здесь пошире. Высказал эту идею и способ проверки. А потом мы провели пять больших бесед, обсуждая детали и сам текст. Тут я, пожалуй, на соавтора потяну, хотя и младшего. Так как основной объем работ сделал совсем не я. Жаль только, что современный уровень технических средств не позволяет подтвердить или опровергнуть мои слова.

— Хм. Новая казанская булавка и водостойкая быстросохнущая краска оформлены на вас привилегией. Скажите тоже авансом?

— Тут нет. Тут я сам потрудился. С краской на заднем дворе опыты ставил. А булавку по моему эскизу кузнец изготовил. И я его потом корректировал, чтобы довел до ума.

— А сейчас над чем работаете?

— Прочитал недавно заметку о том, что в Новом свете выдумали многозарядный пистолет с барабаном. Это меня немало увлекло. И я уже вторую неделю пытаюсь посчитать пиковое давление в канале ствола под разные навески пороха и калибры, а также баллистику таких пуль.

— Серьезно? — оживился Остроградский, который не только две работы по баллистике написал, но и постоянно оказывал помощь различным военным структурам. Математические, разумеется. В том числе составляя таблицы стрельбы.

— Да. Круглая пуля, как мне кажется, не самый лучший вариант из-за слабой поперечной нагрузки. Из-за чего боковой ветер или иные помехи достаточно легко ее отклоняют. — и видя некоторое непонимание в глазах Остроградского, стал раскрывать тему.

И определения вводил.

И объяснения.

И даже в какой-то момент стал что-то черкать на стене тыльной угольком, который он достал из печи неподалеку. Вот, кстати, по ее побелке и изображал. А в какой-то момент к нему присоединился и Михаил Васильевич, тоже достав уголек и добавляя свое.

А вокруг мало-помалу возникла тишина. Если не гробовая, то близкая к тому. Все, вот натурально все, следили за их беседой. Даже в «штосс» бросили играть, не веря в происходящее.

Лев сумел увлечь Михаила Васильевича.

Слово за слово, они от поперечной нагрузки перешли к обтюрации, а оттуда к компрессионным и турбинным пулям[2]. Сильно в истории молодой граф не разбирался, особенно в истории техники. Однако много раз встречал упоминания знаменитой винтовки Энфильд с пулей, имеющейся расширяющуюся юбку, обеспечивающую плотное прилегание к каналу ствола.

Вот что-то подобное Лев и выдал Остроградскому. Предложив удлиненную и утяжеленную применять в штуцерах, а укороченную — в ружьях. Последнее он объяснял тем, что все одно — кувыркаться будет из-за отсутствия закручивания. Зато отменная обтюрация позволит бить и дальше, и точнее.

С турбинной пулей Майреа граф был знаком лично. Приходилось стрелять на охоте и в тире. Так что и ее изобразил, указав, что для большей кучности такую, конечно, надо крепко подбирать под калибр, иначе центровка будет страдать, обеспечивая рост рассеивания. И лучше бы компрессионные на практике использовать, чем такие, во всяком случае для оружия, заряжаемого с дула.

Болтали.

Черкали.

Медленно сдвигаясь.

И тут начались обои. Они оба даже как-то растерялись. Вон — заозирались, смущенно поглядывая на совершенно исписанную побелку печи.

— Прошу нас простить, увлеклись, — неловко и негромко произнес Михаил Васильевич.

Конфуз вышел изрядный. Однако профессора больше волновало то, что они тут написали.

— Не забыть бы. — тихо шепнул Льву Михаил Васильевич.

— Я перепишу, — ответил юноша…

[1] В 1843 году лагеров еще практически не существовало — их изготавливали сильно ограниченно как количественно, так и территориально, поэтому под «пивом» подразумевалось либо эли, либо нефильтрованные сорта.

[2] Первая компрессионная пуля стала пулей Минье, изобретенная в 1847 (или 1846) году. Первая турбинная пуля была придумана в 1898 году (пуля Бреннеке).

Часть 2

Глава 5

1843, май, 9. Казань

Лев Николаевич отхлебнул вкусного, ароматного кофе и уставился в окошко.

Здоровенных стеклянных витрин покамест не практиковали, однако, это «остекленное отверстие» выглядело достаточно большим, чтобы через него можно было любоваться стенкой соседнего здания.

В Казани пока не имелось ни одной чайной или кафе в традиционном понимании этого слова. Просто не завелись еще.

Так вышло.

Поэтому Толстой захаживал в наиболее приличные трактиры, выбирая их не только за кухню, но и за контингент. Чтобы дивных встречалось поменьше, и буйных. Из-за чего места, в которых обитал местный бомонд, он сторонился в той же степени, что и простые рабочие кабаки.

Кроме того, он выискивал такие заведения, в которым можно было расположиться хоть как-то