Дневник времён заразы - Яцек Пекара

По обеим сторонам помещения стояли мраморные статуи одиннадцати апостолов, к числу которых был присоединен, как я с удовлетворением констатировал, Марк Квинтилий, уважаемый нами товарищ и друг Иисуса Христа, завоеватель Рима и основатель Святого Официума. А стена напротив входа была от самого верха до самого потолка застеклена витражами, изображающими Иисуса, парящего над землей во главе небесной армии Ангелов. Поскольку зал заседаний был обращен окнами на юго-запад, теперь клонившееся к закату солнце оживляло и расцвечивало цветные стекла оранжево-красными бликами, а мечи в руках Ангелов, казалось, пылали пурпуром. А когда я поднял взгляд вверх, я увидел, что овальный, полусферический потолок украшен фресками, изображающими армию Ангелов, сражающуюся с демонами. Я должен был признать, что все это было не только красиво, но и прямо-таки ослепительно роскошно.

— Над этими фресками два года работали художники под руководством самого мастера ван Эйка, — похвастался Цолль, глядя на расписанный яркими красками овальный потолок зала. — Ну да это было давно, вы тогда, наверное, и не знали, что существует такой город, как наш.

— Этот зал, должно быть, стоил целое состояние, — сказал я.

— Он будет служить нам и нашим преемникам десятки лет, — серьезно заметил Цолль. — Потому что ведь не о нашем удобстве и не о нашем великолепии здесь речь, а о славе города. Чтобы каждый, кого мы принимаем в ратуше, знал, что имеет дело не с кем попало. И чтобы мы сами, встречаясь здесь, напоминали себе, что мы — не кто попало и не какому-то захудалому городу служим.

Очень серьезно, достойно и мудро прозвучала эта речь, аж не подобающая грубоватому и, казалось бы, грубо отесанному члену совета. Я кивнул. Цолль перевел взгляд на большой дубовый стол, окруженный высокими стульями, резными и обитыми зеленым бархатом.

— Круглый стол должен символизировать, что все мы, члены совета, равны друг другу, — с гордостью в голосе пояснил он. — А бургомистр избирается нами.

— Primus inter pares (Первый среди равных), — заметил я.

Член совета посмотрел на меня с непониманием.

— Первый среди равных, — сказал я. — Так велел называть себя император Рима Октавиан, провозглашая тем самым, что он ни в чем не лучше римских сенаторов.

— Так и мы считаем, — серьезно согласился со мной Цолль. — А когда бургомистр нас не устраивает, то мы в любой момент можем избрать себе нового.

Мы обошли зал кругом, и Цолль еще уговорил меня сесть в кресло бургомистра.

— Удобное, да? — спросил он с таким удовлетворением, будто сам это кресло вырезал, собрал и обил мягкими подушками.

— Очень удобное, — заверил я.

Потом мы уже направились к двустворчатым дверям, но, не успев переступить порог, член совета на мгновение остановился. Он полез за пазуху и вытащил большой, пухлый кошель из красной камки, обшитый золотой нитью.

— Держите, — прямо сказал он. — А если понадобится больше, не стесняйтесь сказать. Город с радостью вам услужит, потому что времена тяжелые, а расходы могут быть большими.

Конечно, глава цеха мясников давал мне не свои деньги, а, вне всякого сомнения, и сам акт их дарения, и размер суммы были согласованы с другими членами совета. Было бы невежливо проверять при нем, как высоко оценили отцы города помощь Святого Официума, но мне самому было интересно, содержит ли кошель пустячное серебро или же он полон золотых византийских монет с изображением сурового василевса или толстых, тяжелых гульденов с императорской короной и портретом светлейшего государя. Я искренне надеялся, что речь идет о второй возможности.

Я спрятал кошелек в потайной карман.

— Уверяю вас, вы сделали хорошую инвестицию, — сказал я.

— Мы все на это надеемся, — ответил он.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГРАФ АРНУЛЬФ ФОН БЕРГ

Даже в скорбные времена, когда царствовала кашлюха, а город был оцеплен и закрыт на карантин, даже во времена всеобщего гнева и интриг, даже во времена тревожного ожидания — что принесет завтрашний день и не окажется ли он куда хуже сегодняшнего, — даже в эти самые времена в жизни инквизитора случались эпизоды забавные, а порой и веселые. Так вот, случилось, что на улице неподалеку от рыночной площади, где-то между церковью Божьей Матери с Мечами и церковью Святого Петра Обезглавленного, я наткнулся на одного прохвоста. Тот с громкими криками с остервенением и злобой пинал нищего. К счастью, не слишком умело, но, без сомнения, весьма сильно. Так уж вышло, что нищего этого я знал и почитал человеком вполне достойным, а потому не собирался дозволять подобного с ним обращения. Да и вообще, я был последним, кто одобрил бы акт бессмысленного насилия, когда молодой, гневный детина безнаказанно измывается над старым, безобидным недотепой. Посему я подошел к нападавшему, схватил его за руку и сломал ее в запястье. Он застонал от боли и неожиданности, пошатнулся и прислонился к стене, а затем, уже с яростным воем, левой рукой выхватил из-за пояса нож.

— Не делай этого, — спокойно предостерег я.

Он неосмотрительно (а может, наоборот, предусмотрительно) взглянул мне прямо в глаза. Он колебался, его вооруженная рука описала в воздухе неуверенный круг, после чего выражение его лица резко изменилось. Громила пробормотал какие-то страстные слова, которые могли быть и проклятием, вложил клинок в ножны, повернулся и быстро, почти бегом, удалился. Я подошел к нищему, который все еще неподвижно лежал на земле, свернувшись клубком и прикрывая голову руками.

— Вставай, Клаус, — мягко велел я. — Его уже нет. Он ушел.

Через мгновение тот слегка приподнялся, неуверенно выглянул, все еще защищая голову, потом уже смелее огляделся по сторонам. Он вздохнул, а после глубоко и мучительно закашлялся.

— Как же вы это сделали, что он ушел? — спросил он.

— А, я просто попросил его, — ответил я.

— Ага, ага, — кивнул он. — Весьма вам обязан. Весьма. Только одно вам скажу, господин инквизитор, будьте осторожны, ибо это очень опасный человек, — предупредил он меня.

Я кивнул.

— Знаю, — ответил я. — Потому и был осторожен.

— Надеюсь, вы были с ним вежливы, чтобы он вас случайно не запомнил!

— О, не беспокойтесь, — улыбнулся я. — Можете не верить, но когда я хочу, то бываю сладок, словно мед с вареньем. Таким я и был с этим человеком.

— Ох, и хорошо, а то не хотелось бы, чтобы у вас из-за меня были неприятности.

— Ни о каких неприятностях и речи быть не может, — заверил я его. — Он тебе ничего не сделал? Кости целы?

Клаус широко улыбнулся, обнажив серые и