Месяц светит по просьбе сердца моего - Пим Вантэчават

Это тот самый момент, спросила она. Он рассказал ей о Лили из будущего, которая подошла к нему у китайского ресторана в тот февральский вечер и велела идти за ней, и с тех пор она все думала, когда же станет той женщиной. Это сейчас все начнется?

Я рассказал тебе все, что знаю, ответил Джошуа. Больше я не знаю ничего.

Ее сердце охватил страх. Я не хочу, чтобы мы стали такими, сказала она, кивая на призраков, идущих через парк.

Он ободряюще улыбнулся ей. Он редко улыбался. Но когда улыбался, ее мир наполнялся красками. Мы никогда не будем такими предсказуемыми, сказал он.

Не думаю, что когда-нибудь устану от тебя, сказала она. Я всегда буду по тебе скучать.

Скучать? Улыбка сползла с его лица, и он непонимающе прищурился. Зачем по мне скучать? Я же рядом.

Она подняла вторую руку, коснулась его щеки и притянула его к себе. И они утонули друг в друге, беспомощно, безнадежно, как только и бывает в первую пору любви.

Они не были влюблены. Но в ее доме, в ее комнате стали появляться его вещи. Его молчание на ее кухне по утрам и вечерам. Его записи и диаграммы на стенах рядом с ее рисунками и картинами. Друзья из университета, лица которых были бесцветными по сравнению с их собственными, заходили в гости все реже.

Звонки из Гонконга и Лондона, которые по большей части оставались неотвеченными. Поздние вечера, когда они гладили друг друга по коже, шептали, мечтали, планировали, планировали.

Вопросы, которыми они задавались, казались бесконечными: что, если мы сделаем это снова? Что, если мы вернемся туда еще раз? Что, если мы отправимся куда-то в новое место? Что, если бы время могло остановиться? Что, если бы мы могли его остановить? Что, если? Что, если? Что, если? И месяцы плавно перетекли в год, затем в два, затем в три. Естественный порядок вещей.

Хочешь, расскажу тебе секрет, спросила она как-то ночью, свернувшись в его объятиях. Возможно, мы с тобой такие одни.

Он поцеловал ее в макушку. А хочешь, расскажу свой?

Давай.

Мне нравится думать, что так и есть.

Они не были влюблены. Но однажды вечером он пришел домой с университетского благотворительного вечера и обнаружил, что она сидит на полу в халате, прислонившись спиной к кровати. Он сел рядом, скрестив ноги, развязывая галстук длинными тонкими пальцами.

Как прошло, спросила она, глядя себе под ноги.

Как обычно, ответил он. Половина из них ― подхалимы, а остальные просто дураки. Все как всегда.

Она стянула с него галстук и накинула себе на шею.

Мне нужно тебе кое-что сказать, сказала она. Тебе это не понравится. Она не могла посмотреть ему в глаза и теребила кончик галстука.

Что-то с твоими родителями, спросил он. Они о нем не знали, и, по правде говоря, его это не волновало.

Она покачала головой. Помнишь тот день, когда я привела тебя в Примроуз-Хилл, когда мы только начали встречаться?

Да. Он нахмурился. А что?

Помнишь, что я тогда сказала?

Что именно?

Ты сказал, что мы никогда не будем такими предсказуемыми. Она слабо улыбнулась. Теперь я прошу тебя сдержать это обещание.

Она вложила ему в руку тест, и знак «плюс» немигающе уставился на него.

Она прошептала: что, если мы больше не будем единственными?

Когда первый шок прошел, он положил тест на пол, обхватил ее лицо руками и целовал ее до тех пор, пока она не начала улыбаться. Я о нас позабочусь, прошептал он.

Она положила голову ему на грудь и услышала стук его сердца, тогда как ее собственное сковал ужас. Она прижалась губами к его теплой коже. Я люблю тебя, сказала она.

Он выдохнул: я тоже тебя люблю.

Ева

2012

Ева оказывается среди цветов:

Кремовый, голубой. Фиолетовый, спокойный и сочный.

Коричневый, простой и глубокий, как сама земля.

Оранжевый, как сияющий рассвет.

Едва она выходит из самолета,

упав в объятия тети Дороти,

остатки их прошлого сливаются воедино,

и жизнь снова обретает смысл.

― Ты меня помнишь? ― спрашивает Ева.

Ведь для тети с их встречи прошло восемнадцать лет.

Улыбка старшей женщины развеивает все сомнения.

Теперь в ее глазах поселилось горе, затмив собой искорки, которые Ева видела в них во время путешествий.

С возрастом она располнела, на лице образовались морщины, но голос был таким же, каким Ева слышала его в прошлом и по телефону.

― Конечно, помню, ― говорит Дороти. ― За эти годы ты ничуть не изменилась.

Ее объятия ― теперь осязаемые и крепкие, какими не могли быть в прошлом, ― говорят Еве то, что она всегда мечтала услышать:

добро пожаловать домой.

Мать ее отца, маа-маа Цзяи, стоит в дверях, чтобы встретить Еву, когда Дороти привезет ее домой ― в маленькую квартиру с двумя спальнями в высотном здании, втиснутом в крошечный угол огромного мегаполиса.

Цзяи приветствует Еву на кантонском:

― Добро пожаловать, сердце мое.

Когда они обнимаются, тело пожилой женщины кажется очень хрупким, и Ева думает, что она распадется на атомы прямо в ее объятиях.

― Ты так выросла, ― говорит Цзяи. ― Твой отец присылал мне фотографии. Но на большинстве из них ты была младенцем. А теперь ты молодая женщина.

― Красивая молодая женщина, ― с улыбкой говорит тетя Дороти. ― Заходи, Ева. Посмотри, как мы живем.

К кухне примыкает маленькая гостиная; в ней кофейный столик, бежевый кожаный диван, довольно большой телевизор и аквариум с двумя золотыми рыбками.

Город-крепость, где вырос отец Евы, кажется вымышленным.

У телевизора стоят рамки с фотографиями членов семьи. Лица. Столько лиц. Еве кажется, что она помнит некоторые из них из прошлого; где-то на задворках ее сознания звучат их голоса. А это, видимо, ее отец в юности. Она подходит к фотографии и берет ее, вглядываясь в его неулыбчивое детское лицо. Уголки губ опущены вниз.

У нее щемит в груди.

Она вообще его знала? Хоть немного?

А вот, рядом с ним…

― Твой дедушка, ― говорит тетя Дороти. Она берет у Евы фотографию. На ней ― Чжан Вэй и Цзяи с детьми, все нарядные; ее отцу и Дороти не больше десяти лет.

― Мой брат на него похож, ― говорит Ева с некоторым трепетом. Она слышала голос дедушки, но никогда не находила его во время путешествий. Его голос ― всегда тихий, неразборчивый шепот, и она никогда не может понять, что он говорит; он пробивается лишь тогда, когда другие настойчивые голоса зовут ее