Пересмешник на рассвете. Книга 1 - Дмитрий Геннадьевич Колодан

Завтра… Завтра он примет присягу и вступит в ряды «Партии Объединения» Пьера Бреши. Наденет зеленую рубашку и станет одним из тех, кого господин Бреши с любовью и гордостью называл «мои мальчики» и «надежда и опора страны». Еще он называл их «соль земли» и «заря нового мира», но что это означает, Треска не понимал.

Свесив ноги, Лоренц сидел на низком фальшборте баржи и смотрел на черную воду канала. Редкие фонари на противоположном берегу стыдливо отбрасывали на водную гладь мутные пятна. На этом берегу освещение отсутствовало, здесь были рабочие кварталы – та еще дыра, известная под названием Мон-Флер. Вот наступит эра Процветания и Порядка, и тогда фонари будут светить повсюду, даже в портовых доках, а пока… Пока нужно стиснуть зубы, сжать кулаки и продолжать борьбу.

Треска затянулся спрятанной в кулаке сигаретой. Рыжий огонек замигал, точно крошечный маячок. Лоренц закашлялся и выдохнул струйку вонючего дыма. Снова затянулся, стараясь как можно дольше удержать дым в легких. Говорят, табак помогает успокоиться, только никакого спокойствия Треска не чувствовал. Наоборот – с каждой новой затяжкой у него все сильнее дрожали руки.

Сигарету он стащил у папаши, и это была уже вторая за ночь. За каждую Треска еще получит по затрещине, но не это заставляло его трястись. Затрещины от папаши – дело привычное, а вот присяга… Здесь было о чем поволноваться.

Разумеется, текст присяги он выучил назубок: разбуди посреди ночи – расскажет без запинки. Но Лоренц боялся, что в самый ответственный момент память сыграет с ним злую шутку. Что когда придет срок, все слова разом выветрятся из его головы. И он будет стоять перед своими товарищами, красный, способный лишь мычать как корова. Пока кто-нибудь не засмеется… От одной мысли об этом его прошибал холодный пот. Так опозориться перед товарищами! Да лучше уж сразу камень на шею и головой в канал.

Видение собственного позора было настолько ярким, что Треска с перепугу стал повторять слова присяги вслух:

– Перед лицом своих товарищей…

– Да заткнешься ты, наконец? – проревел из рубки папаша. – Я устал как собака, дай хоть немного отдохнуть! Послал же Бог сына-дебила.

– Батяня! – К семнадцати годам Треска уже успел обзавестись густым басом. – Я же тебе говорил: завтра…

– Плевать я хотел на твое завтра! – В темноте голоса отца и сына были неразличимы. – Я хочу спать сегодня! И если ты собираешься… Черт! Ты что там, куришь? Какого черта? Опять таскал мои сигареты?!

Треска быстро бросил окурок в канал. Хороший окурок, еще оставалось на две затяжки. Он сверкнул, как падающая звезда, и погас. Но эта короткая вспышка на мгновение осветила нечто большое и светлое, покачивающееся на темной глади воды. Нахмурившись, Лоренц перегнулся через борт, присматриваясь повнимательнее, и заорал что есть мочи:

– Батяня! Батяня! Утопленник! Тут утопленник, батяня!

– Да чтоб тебя! – рявкнул папаша. Секунду спустя он выскочил на палубу – в одних подштанниках, со здоровенным багром в руках.

– Где?!

Лоренц сглотнул и указал за борт.

– Кажись, баба какая-то… – Он продолжал всматриваться в воду, но видел лишь мокрое белое одеяние – не то ночную сорочку, не то подвенечное платье – да длинные светлые волосы, расплескавшиеся по волнам.

Чертыхаясь сквозь зубы, папаша перегнулся через борт и ткнул утопленницу багром. На мгновение тело погрузилось в воду, но снова всплыло на поверхность. Длинные волосы извивались прядями, течение толкало тело к корме.

– Что встал как столб? – рявкнул папаша, придерживая утопленницу багром. – Хватай крюк и тащи ее на борт.

Лоренц попятился; ладони стали влажными от пота.

– А может, не надо? – проговорил он дрожащим баском. – Может, пусть она… Нас это не касается.

От сильной затрещины у Трески искры посыпались из глаз.

– Ты чего говоришь, дебил? – проревел папаша. – Тащи крюк, я тебе говорю. Мы не свиньи, чтобы бросать мертвецов на корм рыбам.

Лоренц не понял, при чем здесь свиньи, но крюк тем не менее взял. Вместе с папашей они втащили утопленницу на борт, и та осталась лежать, точно огромная дохлая рыбина с вытаращенными глазами. Папаша зажег керосиновую лампу, присел рядом с покойницей на корточки. Кожа у нее была такой бледной, что казалась прозрачной, и только губы и высунутый язык были чернее ночи. Словно перед тем как оказаться в воде, она ела черную краску.

– Вот гадство, – тихо проговорил отец. – Девчонка же совсем… Да какого черта?!

– Ублюдки, – отозвался Лоренц, не сводя с утопленницы остекленевших глаз.

Папаша дернул мертвую девушку за край сорочки, словно хотел поправить на ней одежду. Словно это что-то могло изменить. Внизу живота темнело огромное пятно. Кровь? Это ведь кровь… А затем Треска увидел нечто такое, от чего желудок его сжался и исторг все свое содержимое прямо на палубу. А папаша даже и не заметил.

Оба смотрели только на девушку, а точнее – на размокшую картонку, прикрученную к ее шее стальной проволокой. Картонку с одной простой надписью: «Я трахалась с брешистом».

…Президент Республики проснулся посреди ночи от собственного крика. Громкого, надрывного, рвущего связки. Проснулся, вскочил и тут же рухнул обратно на кровать. Что-то захлюпало. Постель была мокрой, так же как и его ночная рубашка. А едкий запах… Он снова обмочился во сне. Давненько с ним такого не случалось. Неделю, а может, даже полторы. И вот опять, все вернулось на круги своя. Таблетки «Крепкосон», которые он принимал для спокойного сна, оказались слабее его кошмаров.

Некоторое время Президент лежал, уставившись в потолок. Двумя руками он вцепился в край одеяла и слюнявил уголок, как ребенок соску. Дурная привычка, от которой он никак не мог избавиться. Как не мог избавиться от привычки грызть ногти, когда ему казалось, что никто его не видит. Но ногти были уже обгрызены до мяса, не ухватиться.

Сон… Ему снова приснился дурной сон, хотя при всем желании он не смог бы сказать, что именно ему снилось. Кошмар растаял, стоило только открыть глаза. Не осталось ничего, кроме рвущего на части чувства страха. Страха, что за ним кто-то гонится, кто-то большой и страшный, и что этот кто-то вот-вот его настигнет. Желудок Президента сжался: спазм, другой, третий, пока его не вывернуло прямо на постель. Но даже когда в животе не осталось ничего, рвотные позывы не отступили, и он долго сплевывал кислую желчь.

В конце концов, кое-как отдышавшись, Президент Республики скомкал одеяло и сбросил его на пол. Затем потянулся к стакану воды, стоявшему на прикроватном столике. Руки дрожали так сильно, что он расплескал его почти целиком, прежде чем смог сделать крошечный глоток. Поняв, что