Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

должен был остановить пиление или, по крайней мере, попробовать, как это сделал старый надзиратель, тогда его совесть была бы чистой — вместо этого он торчит здесь и слушает этого мерзавца, который чуть не героем себя считает.

— Смотри-ка! Сейчас треснет!

Дуб Игоря Чернововка наклонился и заскрежетал. Борзые с боевыми криками навалились на него плечами, и дерево, страшно скрипнув, грохнуло на землю. Несколько крестов накрыло густыми ветвями. Сердце Трофима облилось кровью.

— Крошка пива ваша! - захлопал в ладони старшина. - Молодцы, ребята! А теперь помогите неудачникам.

Победители принялись помогать собратьям, подавленным поражением. Хорошо, что мама этого не видит... Она бы точно не стояла в стороне.

— Видишь пень? Мерзкий, устрашающе-красный цвет древесины, — съежился старшина. — Матерь Божья, мерзко смотреть! Я когда его разглядел в первый раз, от испуга чуть не оборвался. Как будто плоть человеческая! И воняет от него странно...

Пила доедала второй ствол.

– Завтра мы вернемся. Проклятые пеньки выкорчевываем, это та еще забота, у них корни толстенные, густые, длинные, всегда разветвляются так, что копать приходится целый день... Но мы выкорчевываем их! – старшина сплюнул. — В ямах разожжем костер, пусть прогорит хорошенько, почву вычистит, потом святой водой погасим и это все камнями вперемешку с песком завалим, чтобы здесь ни одно бесовое растение не проклюнулось.

Дуб Ольги Чернововк пошатнулся, но не поддался.

Его ударили раз, другой, и дуб упрямо стоял.

- Подпилите еще! - приказал старшина и продолжил: - А сами стволы, ветки и листья порубим и сожжем возле церкви, делается это исключительно у святого места в присутствии священника. Сам понимаешь, дело нечистое. Даже уголь придется сжигать вторично.

Второй дуб со звуком, напоминающим плач, наклонился и упал по другую сторону от первого. Немного стало так плохо, что он едва не упал следом.

- Вот это дело! Собирайтесь в корчму, — бодрый старшина вытащил из кармана бумажку и вернулся к Трофиму. — Слушай, ты иногда не знаешь какого-нибудь Непого... Непейводу, а? Он из этого села.

Сердце Трофима утихло. Почему? Почему его сковывал страх перед этими людьми с белыми крестами, почему он позволил им срубить деревья, почему боялся их вопросов?

– А что вам до него? — спросил удивительно высоким голосом.

— Но у наших есть несколько вопросов...

— Непейвода уехал несколько недель назад и не возвращался, — соврал Трофим и мысленно обругал себя этой глупостью.

– Так и знал! Еще одна курвись испугалась, — старшина положил бумажку обратно в карман. - Так мы землю от них очистим. Ха!

Трофим закашлялся.

— А вдовицы хороши в вашем селе есть?

— Так вам лучше в корчме спросить...

– Папа, – послышался за спиной голосок.

Трофим с утешением увидел за оградой Оксану. Дочь смотрела на спиленные дубы и топталась на месте. Лишь бы не сказала ничего лишнего...

— Мать ужинать зовут!

Умничка.

— Ужин — это святое, — улыбнулся старшина. – Мы сейчас тоже помолимся и за ужин. Приятного аппетита.

- Спасибо...

Спину пронизывал ноябрьский ветер. Взгляд тянуло к двум величественным дубам, павшим среди других мертвых.

Простите, дядя и тетя... Прости, Северин! Я недостоин, я ужас, не сделал ничего, чтобы уберечь, теперь оно на моей совести до конца дней, я...

– Папа! Ты уходишь?

Оксана переминалась с ноги на ногу. Смеркалось, а она с детства боялась кладбищ и сама никогда не решалась выйти за ограждение. Трофим повернулся к дочери, тяжело сглотнул коварный клубок в горле и ответил:

– Я иду.

Деревянко Павел Сергеевич

Летопись Серого Ордена – 3

Песня дубрав

Предисловие

Год 1854. Восточная Европа пылает войной: пока Польское королевство защищается от Османской империи — завоевателя Крымского ханства и Объединенного Княжества, а Великая держава Литовская противостоит нашествию Северного Альянса, левобережье Украинского гетманата захвачено Смарагдовой Ордой; Киев осажден войсками бессмертного Темуджина. Несмотря на все невзгоды рыцари Серого Ордена до сих пор живы…

Разорви проклятый свиток.

Откинь скобы волчьего рыцаря.

Пролей последние капли крови и слез, которые обернутся блеском героических легенд.

Пролог

 Такие драгоценные дни происходят в мае, летом или в течение сентября — когда в испещренной облаками голубизне лучит солнышко, воздух сладко пахнет многоцветием, а неумолкающий легит несет от реки прохладную свежесть; хочется гулять, петь, впитывать благодать мира каждой клеткой и запечатлевать эти мгновения теплым воспоминанием. Прекрасный, совершенный день.

Ветерок разгонял полем ряби, отчего одинокая усадьба казалась челноком или островком посреди зеленого озера. Оплетенный лозой плетень отяжелел пыльными, свитыми паутинкой гроздями винограда. Низенькая хижина утопала в душистом разноцветии: здесь процветали одуванчики, мальвы, розы, барвинки, маки, подснежники и бархатцы. Хижина была готова, будто только построена: крыша — камыша к камышам, побеленные стены без всякой кляксы, густой запах свежих досок. Из прозрачных окошек лучилось уютом.

Вокруг дома раскинулись яблони, груши, сливы, вишни, абрикосы, шелковицы, другие плодовые деревья, на ветвях рядом живицы и нежного цвета сверкали фрукты и ягоды. Землю покрывало обильное плетение разнообразных овощей: одни лелеяли почки, другие цвели, третьи выли бутончики, четвертые наливались, а пятые наклонились спелыми плодами. Ни грядок, ни троп, ни порядка — все росло кое-как. Над этим удивительным садом гудели майские жуки и пчелы, порхали бабки и бабочки, парили ласточки и воробьи.

Под кипами разнообразных яств в тени деревьев прогибался длинный стол. Наполненные миски и тарелки выстроились под открытым небом в три этажа: свежее, жареное, вареное, печеное, вяленое — блюд хватало для выдающегося пира. Едва заметная под посудой скатерть мерцала живыми рождающимися узорами, крутились и исчезали, словно отражения мыслей.

В голове стола замер голомозый человек в черном наряде: жесткие черты смуглого лица застыли, багровые глаза без радужок уставились в горизонты. Хозяин сидел без движения, словно нарисованный, и только красная вышивка на его рубашке вертелась, словно в заколдованном калейдоскопе.

Шли часы. С течением времени ни хороший день, ни нерушимый человек не изменились; в испещренной облаками голубизне лучилось солнышко, воздух сладко пах многоцветием, а неутихающий легит приносил от реки прохладную свежесть... Прекрасный, совершенный день.

Но спокойствие волшебного оазиса нарушили.

Багровый взгляд ожил, метнулся к реке, где черным пятном посреди зелени взорвалась тьма: клубилась облаком, угрожающая и непроглядная, словно высеченная из сокровенных недр, которых никогда не касался луч света. Марево двинулось к хижине, словно выброшенная на сушу глубинная гадина с множеством щупалец — ползла,