Рассвет русского царства. Книга 2 - Тимофей Грехов

class="p1">— Не боись, Митрий, — хлопнул он меня по плечу. — Главное, не делай вид, что ты умнее всех. В Кремле этого не любят. Самый умный — это Великий князь, потом его бояре, а потом… — он усмехнулся. — А остальные все неправы, даже если правы, — и рассмеялся своей шутке.

Я тоже улыбнулся, после чего отпил налитого холопками кваса.

— Знаешь, Дим, завидую тебе. В Кремль поедешь, Великого князя увидишь. Я-то там бывал, но всё равно каждый раз, как в первый раз.

Я промолчал, запивая хлеб квасом. Ярослав не понимал. Он не знал, что Мария Борисовна, возможно, отравлена. Что её смерть, это не случайность, а чей-то план. И если я её спасу, то встану поперёк этого плана… Чьего? Этот вопрос пока что оставался без ответа.

Ярослав ушёл, а я остался сидеть за столом, допивая квас. После чего вернулся в свою комнату. Время до полудня тянулось мучительно долго. Я пытался отвлечься, ещё раз проверил свою сумку с медицинскими принадлежностями.

Потом пошёл во двор, проверил Бурана. Конюх уже почистил его, седло лежало рядом. Бурый фыркнул, увидев меня, ткнулся мордой в ладонь, и я погладил его по шее.

— Ну что, дружище, — пробормотал я, — сегодня в Кремль поедем. Ты там не позорь меня, веди себя прилично.

Бурый снова фыркнул, будто понял.

Наконец пробило полдень. Я услышал колокольный звон с Кремля, разносящийся над всей Москвой.

Вышел во двор Василий Фёдорович Шуйский. Он резво забрался в седло, при этом казалось, что нога его совсем не беспокоит. Весь его вид сегодня говорил, что он не был добродушным дядюшкой или хитрым политиком за ужином. Сегодня он был боярином Шуйским, представителем одного из самых могущественных родов Руси. Шуйский был в богатом кафтане вишнёвого цвета с золотым шитьём, высокой собольей шапке. При поясе — сабля в дорогих ножнах. Выглядел, как истинный воевода, коим он, собственно, и являлся.

Ехать до Кремля было недалеко, поскольку подворье Шуйских располагалось в престижном месте. Но этот короткий путь растянулся для меня в вечность. Люди расступались, видя знамя Шуйского, кланялись. Кто-то показывал на нас пальцем, шептался с соседями.

Мы ехали медленно, потому что улицы были забиты народом. Торговцы зазывали покупателей, монахи собирали милостыню, нищие протягивали руки. Запах был всё тот же — смесь навоза, дыма, рыбы, человеческого пота, но я уже к нему привыкал.

Я посмотрел на приближающиеся стены. Это был не тот Кремль, который я видел на открытках или в новостях своего времени. Никакого красного кирпича, никаких звёзд, никакой Спасской башни с курантами. Передо мной лежала крепость Дмитрия Донского — белокаменная, местами почерневшая от времени и пожаров, местами «подлатанная» брёвнами. Стены выглядели мощно. Они видели осады Тохтамыша и Едигея. Они помнили кровь и предательство.

Мы подъехали к Фроловским воротам. Стража, завидев стяг Шуйских, даже не спросила, кто едет. Копья взметнулись вверх, тяжёлые створки со скрипом отворились.

Въезжая под своды башни, я почувствовал, как меня накрывает странное чувство.

— «Бл@ть, ну куда ты лезешь? Ты же токарь с завода, фельдшер-недоучка, человек из двадцать первого века… А сейчас въезжаешь в Кремль 1463 года!»

Если бы мне кто сказал об этом три года назад, я бы вызвал дурку. А сейчас я ехал лечить жену человека, который соберёт русские земли в единый кулак.

Но, как я уже говорил, мне хотелось проверить чего я стою. Чего могу добиться и кем стану. Прожить жизнь так, чтобы потом ни о чём не жалеть!

Внутри Кремль оказался тесным и, как бы это сказать… хаотичным что ли? Это был город в городе. Огромная площадь, вымощенная камнем, по краям которой стояли терема, палаты, церкви. Всё было из белого камня или из дерева, но такого добротного, что казалось, будто эти здания стоят тут веками и простоят ещё столько же. В центре площади возвышался Успенский собор *, если не ошибаюсь, с золочёными куполами, сверкающими на солнце, а рядом другие церкви, колокольни, терема бояр.

(Успенский собор: речь идёт о соборе, заложенном Иваном Калитой в 1326 году, уже значительно обветшавшим. К 1470 году состояние собора ухудшилось настолько, что после крупного пожара треснул свод в приделе Поклонения веригам апостола Петра. Это стало поводом для решения о перестройке храма).

Народу было тьма. Бояре в высоких горлатных шапках, дьяки со свитками, снующие слуги, монахи в чёрных клобуках. И все кланялись. Кланялись Шуйскому, кланялись друг другу, кланялись куполам соборов. Это была натуральная ярмарка тщеславия и раболепия одновременно.

— Впечатляет, да? — заметив моё выражение лица усмехнулся Шуйский.

— Очень, господин, — выдохнул я.

— Это ещё не всё. Вон там, — он указал на огромное здание в дальнем конце площади, — терем Великого князя. Туда мы и едем.

Мы направились к терему. Это было трёхэтажное каменное здание с резными наличниками, высокими окнами, крышей, из тёсанных досок с железными вставками на гребнях и главках. По пути нас несколько раз останавливали: бояре кланялись Шуйскому, о чём-то шептались с ним, бросали любопытные взгляды на меня. Один из них, пожилой мужик с длинной седой бородой, даже спросил:

— Василий Фёдорович, это кто с тобой? Родственник что ль?

— Князь, — поздоровался Шуйский. — Долгих лет жизни. — Нет, это не родственник, а лекарь.

Князь прищурился, оглядывая меня с ног до головы.

— А-а-а, — с интересом произнёс князь, — это тот, что Ярослава Андреевича вылечил? Слыхал, слыхал. — После чего он кивнул и отошёл, а мы продолжили путь.

Наконец мы остановились у парадного крыльца великокняжеского дворца. У входа стояла стража, человек десять, все при полном вооружении. А перед крыльцом стояла группа людей. Одежды на них были такие, что на стоимость одного кафтана можно было купить несколько деревень вместе со всеми холопами и скотиной. Золотая парча, соболя, жемчуг. Они разговаривали негромко, но, завидев Шуйского, замолчали.

Один из них выделился из группы и шагнул нам навстречу.

Это был высокий, статный мужчина лет тридцати пяти. Его лицо, обрамлённое аккуратной бородой, было бы красивым, если бы не печать высокомерия, словно выжженная на лбу.

Я напряг память. Кто это? Для простого боярина слишком горд.

— Спешиваемся, — скомандовал мне Шуйский.

Конюхи тут же подхватили поводья. Я спрыгнул с Бурана, поправил перевязь с саквояжем и одёрнул кафтан. Сердце колотилось где-то в горле.

— Князь Михаил Борисович, — склонил голову Шуйский, но не так глубоко, как остальные. Это был поклон равного равному, ну или почти равному. — Здравия желаю.

Меня успели посвятить в некоторые детали. И эта встреча не была случайной. Благодаря ему мы должны были попасть в покои Марии Борисовны. Ведь