Ты вернешься! - Галина Валентиновна Чередий

— Я, конечно, тот еще безбашенный псих в моменты гнева, но мне нет нужды доказывать собственную силу своим же насилием физическим или ментальным. Это все для врагов. Мне не нужны слепое подчинение, подхалимаж и страх вокруг. Со мной все по собственному осмысленному выбору и ради права жить как раз без страха за себя и близких, и оглядки на чистокровных, что считают своим законным правом распоряжаться жизнью обращенных. Звучит немного пафосно, но факт.

— Хочешь сказать, что каждому из сотен обращенных тобой ты объяснил, что за ад его ждет в процессе, и что, вероятно, он этого не переживет, а у тебя все равно нашлось столько чокнутых, желающих распрощаться со своей человечностью? Ради чего, Рус? Ради долгой жизни и превосходства над другими людьми?

Стоило мне произнести в запальчивости имя когда-то отчаянно любимого и Рус резко вдохнул, прикрыв на мгновение глаза, будто переживая нечто мощное, а его реакция зацепила и меня. Этот вдох, рваный, жадный, как после долгой задержки дыхания… Он вырывался у него всегда, стоило нам коснуться друг друга в моменты встреч. Такая, казалось бы, мелочь, но меня чуть в истинную ипостась не швырнуло от остроты воспоминания.

— Сотен обращенных? — неподдельно удивился Дикий, усаживаясь на подоконник и жестом предлагая мне сесть напротив. Еще одна болезненная отсылка к нашему прошлому, игнорировать которую я не в состоянии, как бы не старалась. — Княжна моя, я лично обратил только своих ближайших друзей. Все остальные члены нашей стаи — бывшие рабы твоего племени чистокровных. Бесправные обращенные, освобожденные нами в тех стаях, что мы разгромили за эти годы. И, кстати, возвращаясь к вопросу о том, что я, мерзавец такой кровавый, и переубивал кучу безвинных хранимых Луной — считаю, что все они заслужили то, что получили. Превращать, отнюдь не по доброй воле, заметь, людей в бесправную и бесплатную рабсилу, секс-игрушки или просто устраивать загонные охоты на них, тренируя древние инстинкты своих подрастающих выродков — не есть хорошо на наш общий взгляд. И принцип “глаз за глаз” считаю справедливым. Они получили исключительно то, что старательно заслуживали сотнями лет.

— Тогда чем твои нападки заслужили Курта? Со времен моего деда у нас не было обращенных… — я запнулась, решив не произносить “исключая тебя”. — Мы больше сотни лет не практикуем упомянутые тобой охоты и, в принципе, стараемся по минимуму контактировать с человеческим сообществом, а уж тем более не льем неоправданно их крови.

— Опять Курта! — рявкнул молниеносно разъярившийся Рус, но так же быстро и взял себя под контроль. — Я на твоих драгоценных Курта и не нападал еще, Эрин. Так, немного мы вас прощупали, оценивая как противников, и немного отщелкали по задранным носам, сбивая спесь и вынуждая чуток подвинуться с территорией. И не тронули бы… — он качнул головой и нахмурился, будто задаваясь каким-то вопросом. — еще неопределенное количество времени, если бы вы не начали первыми.

— Мы ничего не начинали, я же сказала.

— Подозреваю, что ты не обладаешь всей полнотой информации не только о том, что происходит вокруг, но и о том, что твориться прямо-таки под твоим носом, княжна моя.

— Это невозможно у Курта! Никто и ничего не стал бы скрывать от примов у нас!

— Это невозможно у Курта! — скривившись пренебрежительно, передразнил меня Дикий. — Тогда скажи мне, Эрин, кто убил и растерзал за последние тридцать лет больше сотни человеческих женщин в окрестностях вашей территории?

— Что? — опешила я. — Я ничего не знаю о таком!

— Ну вот, а утверждаешь, что никто у вас не утаил бы информацию и крови людской не льет, — ухмыльнулся Рус. — Тогда ты, может быть, знаешь кто и зачем убил моего друга Потапа и шестерых бойцов из его команды, которые как раз занимались последние месяцы выслеживанием этого паскудного зверя? Ты помнишь, Тапка, а, Эрин? Здоровенного такого детину, доброго увальня, который сроду сам не затеял ни одного конфликта и никого не обидел первым?

Я помнила его. Смутно, лишь общие черты и то, что он всегда краснел, дико смущаясь в моем присутствии, почти всегда молчал, отвечая на вопросы друзей односложно, но веско как-то, создавая впечатление существа не склонного к пустому сотрясению воздуха болтовней. А еще я ощущала тогда силу его привязанности к Русу и помнила, что раздражал Потап меня куда меньше, нежели дерганный и шумный рыжий Васек.

— Мне жаль твоего друга, честно. Но это не Курта. Зачем нам это? Тем более сейчас. Я согласилась вернуться и привезти в стаю Эрика только потому, что последние годы установилось перемирие.

— Откуда вернулась, Эрин? — мгновенно вцепился в оброненные мною слова Рус, поймав мой взгляд своим — жадным с лихорадочным каким-то отблеском, — Где ты скрывалась столько лет, не позволяя мне отыскать себя?

Звук множества тяжелых шагов, загрохотавших по крыльцу, оборвал наш диалог. Я развернулась ко входу, ожидая появления сына, и с трудом заставила себя оставаться на месте и не вскрикнуть, когда увидела его наконец. Вживую он выглядел еще хуже или же его опять избили, наплевав на приказ Руса. А может, подавляя сопротивление. Отвратительная, унижающая его и рвущая мое сердце полоса ошейника, предотвращающего обращение, мутно блеснула на его шее, лицо и едва прикрытое каким-то тряпьем тело в ранах и разноцветных гематомах, губы разбиты, один глаз заплыл, светлые длинные волосы повисли побуревшими от крови сосульками. Еще одна, явно причиняющая жуткое жжение полоса серебра на его талии, а цепи к ней прикрепленные в руках конвоиров, которые обезопасили себя перчатками. Твари! Фантомные боли во всех тех местах, где пострадал мой ребенок, обожгли мое тело, и только огромным усилием воли удержала себя на месте, не бросившись на сволочей, истязавших мое единственное дитя.

— Какого хрена?! Почему щенок в свежей крови? — загрохотал голос Руса за моей спиной.

— Ублюдок вздумал снова драться, босс, — ответил мужчина, чей голос я уже слышала при телефонном разговоре. — И не вся эта кровь его собственная. Засранец едва горло не перегрыз Валентину.

— Зачем ты пришла сюда? — перекрыл их переговоры звенящий лютой яростью голос Эрика. — Ты рехнулась? Как ты могла подчиниться требованию этой оборзевшей дворняги, будто жалкая подножная?!

— Что? — я опешила, и от реакции Эрика на мое появление, и от того, что мой выросший вне стаи мальчик в принципе