Ты вернешься! - Галина Валентиновна Чередий

— Рус, эта любовь… ну она нечто очень ваше, чисто человеческое. — Эрин нахмурилась так, что ее серебристые брови почти сошлись, и я тут же захотел исправить это прикосновением губ. — Сильное влечение, идеальное совпадение темпераментов, собственничество, желание сохранить и защитить — это мне понятно. А любовь… вот, что это?

Внутри резко похолодало, и в то же время гневно заклокотало, грозя бомбануть не по-детски. Да, я добился от Эрин согласия на обращение, но, выходит, и все на этом пока. Пока!

— То есть, мы сейчас едем превращать меня в твоего фаворита? Такого, чтобы подольше не вышел из строя и не ломался, когда увлечешься? — каких же, сука, сил стоило мне спросить это внешне спокойно.

— Ты сам все время настаивал на этом. Почему злишься теперь? — все же уловила мои эмоции Эрин.

Вот как же она не понимает, насколько мы уже друг в друге, одна нервная система, один кровоток, одно будущее, никак по-другому. Вошло, совпало, срослось необратимо, поврозь уже нежизнеспособно, но вместе — совершенно, наш космос. Ничего, после обращения у меня будут годы и годы для того, чтобы ей это уперто доказывать.

— Просто уточняю, как это выглядит с твоей стороны. Общих планов твоих на жизнь это, выходит, не меняет?

— А как бы могло? Я прима, Рус, мое предназ…

— Ага, я помню. Продолжить свой примовский род, и бла-бла-бла … — схватил ее за подбородок и не поцеловал — сожрал резкий выдох с готовыми сорваться словами, раня жадной грубостью обоих. Вкус, соль, кровь, жар, невесомость — все это наше, больше ничье.

— Молодые люди, ведите себя прилично! Вокруг дети! — отрезвил меня визгливый голос все той же тетки, и я с трудом, но оборвал поцелуй, а Эрин, которую я уже почти оказывается затащил на свои колени, вернулась на место.

Не будет у тебя никого другого, княжна моя, пока я живу-дышу уж точно. Но хер ли воздух сотрясать громкими словами. Женщину перед фактом ставить нужно. Сделал дело, смел с дороги всех соперников и препятствия, а потом уже лупи себя в грудь и показывай — вот, любимая, живем дальше хорошо, без вариантов.

На нужной нам станции сошло еще человек двадцать, и все мы загрузились в древний желтый автобус, который ходил всего дважды в день, как раз ко времени прибытия электричек. Асфальт, хоть и изрядно раздолбанный, закончился сразу по выезду из райцентра, дальше началась зубодробительная убитая гравийка, по которой ехать было километров тридцать, и сразу же по обеим сторонам дороги пошел густой лес.

Я не бывал в Малой Пищухе с восьмого класса, после похорон деда, к которому меня обычно отправляли родители почти на все лето, вместо всяких там пионерских лагерей. Но нужный отвилок, проходимую только пешком или на лесовозе, дорогу-просеку все же узнал сразу, громко свистнул водиле, прося тормознуть и нас высадить. Нас проводили любопытными взглядами и наверняка в деревне будут болтать, но очень вряд ли, чтобы нас смогли выследить сородичи Эрин до этого места и взять след, что приведет их к дедовской землянке.

Точнее, землянка была еще партизанская, со времен войны, дед ее просто поддерживал в божеском состоянии, используя как охотничью заимку. Не факт конечно, что за последние шесть лет там все не пришло в негодность и не обвалилось, но место там само по себе удачное и требованиям Эрин соответствовало. Уединенное, от жилья далеко, до деревни больше двадцати кэмэ даже напрямки по лесу, просто так туда никто не забредет — грибных и ягодных мест нет поблизости хороших, рыбачат местные поближе к деревне, а охотничий сезон еще не открыт, разве что браконьерить кто может, но тогда сам он себе злой Буратино, если что.

Эрин в лесу мигом расслабилась и с явным удовольствием начала принюхиваться и озираться. Очки сняла, сунула в сумку, покосилась на меня лукаво заблестевшими цитриновыми глазами и вдруг сорвалась с места, моментально скрываясь за деревьями. Я и крикнуть не успел, только рот раззявил в изумлении и от ее финта и от той скорости, с какой она передвигалась.

— Эй, детка! Нам не в ту сторону! — очнувшись, проорал я в лес, но ответа не получил.

Однако, спустя минуту опять подофигел, когда на просеку выпрыгнула серебристо-серая здоровенная зверюга с сумкой Эрин в зубах и заступила мне дорогу. Блеснула на меня с явной хитрецой золотисто-желтыми глазами и, бросив свою ношу, уставилась в лицо. Потом сладко потянулась, демонстрируя мощь и совершенство великолепного хищника, зевнула, засветив набор охерительно острых белоснежных клыков, и уселась напротив. Это что, княжна моя? Какое-то испытание, не очкану ли в последний момент, увидев своими глазами и настолько близко средь бела дня, кем потом обращусь? Не-е-е, этим меня точно не напугаешь.

Бросил скатку с палаткой, бухнулся на колени, потянулся обхватить ее шею и кайфанул, зарывшись пальцами в роскошную шерсть. Ощущения… охренеть странные какие. Разумом понимаю, что касаюсь зверюги в мохнатой шкуре, но все такое родное и знакомое, потому что хоть кожа ее нежная под пальцами, хоть мех, а все это она, моя Эрин, это знание на уровне куда как глубже поверхности рассудочной.

— Эрин, ты у меня пипец какая красивая, — пробормотал, утыкаясь лицом в мех. — И пахнешь собой, даже сейчас. Но зубищи конечно — долбануться можно, что за аппарат по обвалке мяса. Кусай хоть понежнее, а то отхватишь что-нибудь ценное для обоих.

Волчица фыркнула, боднула лбом меня в плечо, легко опрокидывая на спину, и, выкрутившись из объятий, ломанулась опять в лес. Я поднялся, огляделся, заметил мелькнувшую между стволами серебристую молнию, собрал наше барахло и пошел дальше. Эрин же так и носилась вокруг меня туда-сюда, то перемахивая дорогу в один прыжок, то проносясь так, чтобы игриво задеть боком по бедру, то исчезала, то появлялась. Короче, вела себя, походу, как внезапно оказавшаяся и засидевшаяся взаперти… волчица, ага. Уж собакой я ее и мысленно назвать не рискну, а то точно откусит бошку глупую. И ее откровенное, такое животно-естественное ликование перекидывалось и на меня, заставляя смеяться совершенно беспричинно и глупо, да и к ногам, вроде как, те самые крылатые сандали кто прифигачил, как у греческого бога какого-то из