Ты вернешься! - Галина Валентиновна Чередий

Каждый стоящий выше в иерархии стаи имел полное право подвергнуть их любой форме насилия, выплескивая природную агрессию нашего племени. Мерзкий древний обычай, запрещенный так же моим дедом, постановившим, что среди Курта нет и не может быть слабаков и тех, кто готов терпеть унижения. Агрессию следует направлять на врагов.

Все это едва успело промелькнуть в моей голове, а Рус уже метнулся неуловимой глазом молнией к Эрику и, стиснув его за горло трансформировавшейся в когтистую лапу конечностью, вздернул над полом, как тряпичную куклу.

— Не смей так говорить с ней, сученыш!

Я рухнула в обращение раньше, чем сделала следующий вдох, прыгнула ему на спину, сшибая и заставляя отпустить сына. Навалилась, метясь нанести фатальный укус ровно в то место, где когда-то оставила метку обращения. Успела заметить, как в последний миг, уже в нашем падении, Рус умудрился отшвырнуть Эрика в руки своих саргов, проревев — “Не вмешиваться!” , а мгновением позже мы уже покатились по полу, сцепившись в звериной ипостаси, пытаясь убить друг друга.

Хотя нет… Пыталась лишь я, а Рус уворачивался, блокировал мои укусы и броски, отшвыривая от себя раз за разом, но как будто не в полную силу даже, как если бы строго контролировал свои движения и щадя меня, что приводило только в еще большее бешенство. Длилось это несколько секунд, которые понадобились ему для того, чтобы наконец сбить уже меня с лап и навалиться сверху всей физической тяжестью и ментальной мощью и совершенно обездвижить.

Я рвала мышцы и лупила наотмашь своей силой в ответ, под яростные вопли и мат беснующегося в оковах Эрика, и болезненный вой саргов Дикого, которым доставалось от нас обоих на ментальном уровне, но вырваться не могла. Мощь Руса была чудовищной, он буквально размазал меня, МЕНЯ по полу во всех смыслах, не нанеся при этом не единой сколько-нибудь серьезной раны. Просто удерживал, ожидая когда выдохнусь и, как бы это унизительно ни было, но через не знаю уж сколько времени бесполезного сопротивления, мне пришлось признать его превосходство и замереть, демонстрируя покорность.

— Не смей! Не смей подчиняться ему! — надрывался Эрик, пока его конвоиры стремительно приходили в себя, вскакивали с колен, натягивая цепи.— Не смей! Дерись! Дерись! Убей ублюдка! Не сдавайся или ты не мать мне после этого! Ненавижу тебя!

— Убрать его отсюда! — приказал едва разборчиво от рыка Рус, снова с легкостью обратившись лишь частично и продолжая держать меня под собой.

— Да будь ты проклята! — продолжал отчаянно биться и орать Эрик, — Значит правда все, что они говорили о тебе! Ты не мать мне, не прима — подстилка безмозглая просто!

— Заткнись, ублюдок неблагодарный или сдохнешь сейчас же! — вскочил на ноги Рус, шагнув к нему и это вернуло мне хоть часть буквально выжатых им из меня сил.

Но впавший в полное неистовство Эрик не подчинился и продолжил сыпать оскорблениями в мой адрес и рваться навстречу явно уже точно готовому его прикончить Русу. Я отчетливо, всеми обнаженными сейчас нервами ощутила эту его темную готовность. Обратившись, я тоже взвилась на ноги и встала у него на пути, оскаливаясь и упираясь ладонями в грудь.

— Нет! Не тронь! Не позволю!

— И как же ты меня остановишь? — перевел на меня полыхающий лютым ртутным пламенем взгляд Рус, делая новый шаг и вынуждая меня пятиться.

— Он твой сын!

— Ложь! — вырвалось категоричное отрицание и у сына, и у Руса в унисон, но оно заставило на мгновенье застыть обоих.

— Умоляю! Не тронь! — прошептала одними губами, прощаясь навсегда со своей тайной и достоинством.

— Убрать. И пальцем не трогать! — отрывисто, как выплюнув, рявкнул Рус.

Подчиняясь и воспользовавшись внезапным оцепенением Эрика, сарги Дикого смогли таки уволочь его за цепи из дома, а Рус изменился в лице, сосредоточившись уже исключительно на мне, излучая, кажется, еще большее бешенство, чем только что.

Секунда-другая, я не отводила глаз, позволяя лютому ртутному пламени его гнева хлестать меня беспощадно, порождая ответную свирепую бурю во мне.

— Если ты думаешь, что солгав об этом спасешь своего ще… — прорычал Рус и в этот момент наши огненные бури вдруг соприкоснулись и мгновенно слились, схлопнувшись в нечто непреодолимо единое, вместо того, чтобы взаимно аннигилироваться или начать сражаться.

Я рванулась ему навстречу, влекомая этой неимоверной мощью, обняла-захватила, вгоняя ногти в кожу и беспощадно столкнула наши рты, не жалея ни его, ни себя ни капли.

Соленым до горечи, болезненно жгучим, опустошающим до самых неимоверных глубин, уничтожающим любое раньше-сейчас-потом — вот каким был на вкус наш первый спустя все эти годы поцелуй. Да и не поцелуем он был — отчаянным прыжком в бездну.

— Даже если чтобы его спасти… — прохрипел Рус, отрываясь на секунды и загребая мои волосы на затылке, — Даже если ненавидишь… Похрен, поняла? Не отпущу!

Глава 17

1987

Мы говорили с Эрин. Много, все время, как если бы заново узнали друг друга только что. Иногда возбужденно и взахлеб, перебивая и шепотом, сквозь стоны, добавляя нашей страсти прямо-таки запредельной остроты, изливая в словах каждый нюанс того, как чувствуем друг друга, и как же нам запредельно кайфово вместе. Теперь, когда стало можно все, когда больше нечего бояться, не нужно ни капли контроля и осторожности, крыть стало почему-то не жарой безбашенной, а такой интенсивной нежностью, трепетом дурманным, уносило прямо. Может жары у нас и так уже было — больше только в пепел сгореть, а может чувствительность подскочила до такой степени, что каждое легкое касание, даже выдох рваный у кожи, уже лупил диким наслаждением по голым нервам.

Иногда переговаривались тихо-сонно, смакуя просто само ощущение соединившей нас близости, постоянно касаясь ее слегка-слегка, только чтобы убеждаться, что она никуда не исчезает, не истончается.

Пошлили, шутили, дразнили, сюсюкали, вспоминали. Я рассказывал Эрин о своем детстве, о ссылках “отдохнуть” в деревню к деду, которые реально обожал, пусть и понял это, когда их не стало. О том, как познакомился еще в детском саду с Васьком и Тапком, о том, как мы вместе обносили яблони и черешни в окрестных частных дворах, и в нас шмаляли солью.