Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

– Нет, не по мне эта Утопия, – повторяет ботаник. – Вы ничего не понимаете в собаках. Для меня это те же люди, даже больше… Когда я был ребенком, у моей тети во Фрогнале жила такая веселая старая собака…

Но я не прислушиваюсь к его анекдоту. Что-то – нечто вроде совести – вдруг вернуло мне память о том пиве, которое я пил в Хоспентале, и покрыло этим воспоминанием горделиво выставленный обвинительный перст.

Признаюсь, у меня никогда не было домашних животных, хотя в детстве я любил котят.

Но ведь и любимцы, и пиво – это просто поблажки.

Да, возможно, с тем пивом я поторопился. У меня не было домашних животных, но я понимаю, что если Утопия-модерн собирается потребовать пожертвовать любовью к кошкам и собакам, которые в своем роде прекрасны, тем охотнее она может потребовать пожертвовать любовью к множеству других жизненных аспектов – даже и в самом высоком проявлении не особо-то и красивых.

Любопытно это навязчивое требование жертв и дисциплины!

Постепенно моей доминирующей мыслью становится мысль о том, что люди, чью волю воплощает эта Утопия, должны быть немного небрежны к маленьким удовольствиям. Нельзя, повторяю, сосредоточиться на всех хороших вещах одновременно – вот мое главное открытие в размышлениях о Люцерне. Многое из остальной части этой Утопии я как бы предвосхитил, но – не это. Интересно, скоро ли я увижу свое утопическое «я» и смогу ли свободно говорить с ним…

Мы лежим в усыпанной лепестками траве под раскидистыми ветвями багряника, покуда я блуждаю в своих думах, и каждый из нас, не обращая внимания на товарища, следует своим собственным умозрительным ассоциациям.

– Интересные дела, – говорю я, обнаружив, что ботаник подошел к концу своего рассказа об удивительной фрогналской собаке своей тетушки. Это вполне его удовлетворяет.

– Не правда ли, поразительно? Как она могла узнать?

– Вот именно. Ума не приложу. – Я отвлеченно грызу травинку. – Кстати, осознаете ли вы, мой дорогой друг, что через неделю мы встретимся лицом к лицу со своими утопическими двойниками и оценим, какими мы могли бы быть?

Лицо ботаника омрачается. Он переворачивается, резко садится и кладет худые руки на колени.

– Я не люблю об этом думать, – говорит он. – Что толку – видеть, как оно могло быть?

§ 5

Приятно осознавать, что одним своим существованием ставишь в тупик организованную мудрость такой высшей планеты, как эта Утопия – монструозного Государства, порожденного Франкенштейном моих рассуждений об идеальном мире!

Когда мы в следующий раз оказываемся в присутствии нашего люцернского чиновника, он ведет себя как человек, столкнувшийся с непосильной мистификацией, с невероятным нарушением порядка в природе. Впервые в летописях утопической науки два случая – не один, а два, еще и рядом друг с другом! – удвоения отпечатков большого пальца. Это, в сочетании со вздорной историей о мгновенном переносе с какой-то планеты, неизвестной утопической астрономии, не укладывается в его явно нефилософском мозгу – хотя, прими он на веру нашу версию, все бы мигом объяснилось.

Официальный взгляд красноречивее официальных уст и почти настойчиво спрашивает: «Что в этой необъятной вселенной вы умудрились сделать со своими большими пальцами? И зачем?» Но на самом деле человек перед нами – всего лишь очень низкий тип чинуши, самый простой почтовый служащий, и в его распоряжении – вся флегматичная сдержанность самого неоригинального человека.

– Вы не те лица, за которых я принял вас, – произнес он таким голосом, каким говорят с неразумными детьми. – Потому что вы находитесь в вашем доме в Лондоне, – он указывает на меня, я улыбаюсь. – Что же касается этого джентльмена, – он указывает на ботаника таким сердитым жестом, что моя улыбка моментально увядает, – он приедет в Лондон на следующей неделе, в пятницу, из Цейлона, куда его направили со специальной миссией исследования паразитов, появившихся на лимонных деревьях.

В этом моменте ботаник повеселел.

– Следовательно, – чиновник вздохнул и покраснел от стыда за нелепость произносимой им фразы, – вам придется сходить посоветоваться с людьми, которыми вы должны были бы быть.

Мне делается смешно.

– Вам придется поверить в нашу планету, – заметил я.

Он отрицательно качает головой.

– Комитет заинтересовался вашим появлением, – проговорил он, – и передал это дело известному исследователю, профессору антропологии Лондонского университета. Вас просят пожаловать туда, если вы хотите переговорить с ним лично.

– Что же еще должны мы сделать? – спросил ботаник.

– Вас никто ни к чему не принуждает, – ответил чиновник, – но я полагаю, что ваша работа здесь будет прекращена. Вот ваши билеты до Лондона и небольшая, но вполне достаточная сумма денег.

Он пододвинул к нам небольшой конверт, затем с той же сухой вежливостью добавил, что нас приглашают посетить своих двойников как можно скорее.

– Не забудьте посетить также профессора – он разъяснит, я полагаю, непонятное ваше появление.

– Ну, а затем что ожидает нас?

Углы его губ опускаются, по-видимому, он старается изобразить иронию, пожимает плечами и показывает ладони в жесте шутливой капитуляции. На Земле, где люди разделяются на нации, этот чиновник был бы французом, но из французов низшего сорта, из тех, все счастье которых заключается в механическом исполнении служебной рутины.

§ 6

Лондон будет первым большим городом Утопии, который мы посетим.

Я думаю, мы приедем туда, не без изумления поглядывая друг на друга. Это будет первое длинное путешествие по Утопии; не знаю почему, но мне кажется, что мы поедем ночью. Может быть, я думаю, что в Утопии совершают длинные поездки по ночам, чтобы не нарушать дневной работы. Поездка совершается с полным комфортом и не утомляет, а восстанавливает силы.

Мы пообедаем и попьем кофе за маленькими столиками в саду, под освещенными электрическим светом деревьями, затем прогуляемся и, решив ужинать в поезде, отправимся на станцию. Там будут устроены уютные гостиные – багаж находится в другом помещении. Вскоре зазвенит мелодичный колокольчик, и на двери проступит ярко освещенная надпись «Лондон». Открыв дверь, мы увидим длинный комфортабельно меблированный коридор.

– Где поезд в Лондон? – спрашиваю я человека в мундире.

– Это и есть поезд в Лондон, – отвечает он нам.

Затем послышится стук запираемых дверей, и ботаник и я, тщась не казаться идиотами, медленно пойдем по широкой изящной галерее, напоминающей курительную комнату в клубе.

– В первоклассном клубе, – поправляет меня ботаник.

Когда долго путешествуешь, то ничто, по-моему, так не надоедает, как беспрестанное мелькание пейзажа в окне. Но здесь, в Утопии, подумали об этом, и в поезде в два раза более широком, чем его скромные земные братья, пассажирам предоставляются другие развлечения, чем бесконечное рассеянное гляденье наружу. Посредине длинного коридора, который здесь изображает поезд, расположена прекрасная библиотека с мягкими диванами, креслами и отдельными письменными столами. На каждом горит под зеленым абажуром электрическая лампа. Далее расположена комната для чтения газет, в углу которой работает бесшумный аппарат, передающий новости со всего мира, далее расположены курительная, биллиардная и столовая, за которой следуют спальни, ванные, парикмахерские и так далее.

– Скоро ли мы тронемся? – интересуюсь я, когда, осмотрев все вышеописанное, сажусь наконец-то в уютное кресло.

Ботаник касается моей руки, кивает на хорошенькое застекленное оконце, через которое мы видим, как мелькает деревня, спящая под облачным лунным светом. Затем – залитое небом озеро, вереница колеблющихся огней, пропадающих один за другим со скоростью схождения диафрагмы фотоаппарата… Скорость – двести миль в час!

С помощью почтенного китайца-управляющего мы нашли спальни и с наслаждением растянулись на мягких чистых постелях. С нашей стороны, может быть, было уж слишком по-земному не поинтересоваться литературой в Утопии, но мне уж очень хотелось освободиться от надоедливого спутника-ботаника и полежать спокойно, обдумывая все подробности этого необыкновенного путешествия.

Странно, отчего, лежа на кровати в темноте, кажется, что находишься на одном и том же месте, несмотря на то что каждую секунду – пребываешь в движении, в процессе переправки на новые места… а когда засыпаешь, то новых мест уже будто нет… Кажется, я задремываю, мысли мои непоследовательны. Ровный, чуть слышный стук колес под вагоном доносится до меня теперь явственнее. Однако это не знакомый