Сансара 2 - Евгений Кострица

Вроде бы Моня и Роби занимались любовью. Вернее, она пялила его жестко и страстно, что чисто физически уже невозможно. Значит, всё-таки это кошмар.

Закончился он очень плохо – Моня лежал в крови на земле. Роби, расправив черные крылья, стояла над ним и, держа в руках его сердце, смеялась – низко и хищно, как зверь. За ее спиной появилась Сири, чьи глаза сверкали, как угли, а изо рта вылез неестественно длинный язык. Она вонзила в шею Роби клыки, а когда та обмякла, подняла голову и посмотрела на Инь, шепча: «Я люблю боль, и ты тоже полюбишь. Ведь ты – это я…»

Инь проснулась с криком, но в комнате было тихо, только красный свет шлема мигал, напоминая, что кошмар продолжается здесь. Шел третий день, как она тут.

Хорошо, мама Мони в командировке еще целый месяц. Меньше вопросов, но невозможно вечно сидеть взаперти. Пора обживаться, делать здесь что-то. Хотя бы поесть. Ведь если он вернется… если…

Инь старалась не думать об этом. Она должна сдать Моне здоровое, исправное, полностью функциональное тело. Нельзя себя дергать истерикой и голодать. А если получится, сделать его даже лучше. Еще спасибо ей скажет за то, что ухаживала за ним хорошо.

Мысленно пообещав ему это, Инь поплелась на кухню. Единственное, чему не учили у Мири – так это готовить. Не царское дело, если есть иные таланты. Но в этом мире, в этом теле они бесполезны. Вот только других пока нет. Разве что организовать платные курсы?

Одна студентка уже как бы есть, но всё еще злится. А ведь могла бы пригласить и подружек. Когда аудитория вырастет – устроить семинар у них в «Токусацу», а там и большие залы, громкий успех, своя эскорт-школа моделей…

Поймав себя на смаковании чуши, Инь решила, что это от голода. Ну и, конечно, от страха. Мозг защищается, занимая себя, чтобы не думать о главном. Психика у Мони и так слабовата.

Удивительно, но на плите стояла кастрюля с ароматным борщом, а на столе – чистая тарелка и ложка. Разумеется, сестра заботилась только о Моне, но всё равно было приятно.

Поев и брезгливо помыв за собою посуду, Инь подошла к комнате Юли. Постучала – никто не ответил. Нажала на ручку – там снова закрыто.

– Юля?

– Вали нахрен отсюда! – словно шипение рассерженной кошки.

– Спасибо.

Инь вернулась к себе. Села, внимательно посмотрела на руки – явно неженские, но с длинными и тонкими пальцами. Пианино для Мони, вероятно, было бы лучшим подарком, чем злосчастный «Харон». Уроки Мейсы еще свежи в памяти. Как и она… Так почему бы не привести ногти в порядок? Всё лучше, чем гипнотизировать шлем.

К счастью, Моня знал про небольшой маникюрный набор в маминой комнате. Память одна на двоих, поэтому Инь нашла и стащила его, прокравшись на цыпочках, чтобы не сагрилась Юля.

Теперь есть чем занять себя на какое-то время. Отвлечься, забыться – всё что угодно, чтобы дать мозгам отдых. Тревожность и неизвестность понемногу сводят с ума. Еще вчера Инь успокаивала себя тем, что это технический сбой. «Двери» починят, и Сансару откроют. Но сегодня беспокойство росло, точно тень, которую отбрасывает закатное солнце – столь же медленно и неотвратимо. Когда закончила, наконец-то с ногтями, это чувство стало острым как нож.

К вечеру Инь уже не могла сидеть на месте – мерила шагами тесную комнату, как дикое животное в клетке. То и дело хватала шлем, встряхивала, вглядывалась в красный, запрещающий, как у светофора сигнал, умоляя сменить цвет на зеленый. Но всё было тщетно. Она даже не помнила, как и когда заснула на одном из кругов, свалившись в кровать.

Снова кошмар: маленькая, сырая каморка со столь же крохотным зарешеченным оконцем. Писк мышей, на полу охапка прелой соломы. На грубом столе коптит свечка, рядом оловянная кружка, ложка и миска. Но всё это нечетко, расплывчато, как через толщу воды.

Сама Инь боязливо жалась в углу. На ней кандалы, прикованные цепью к кольцу в стене. Они впились кожу, на руках и ногах – синяки и кровавые ссадины. За дверью – тяжелой, железной, со ржавыми петлями – шаги. Ключ медленно, со скрежетом повернулся в замке, и на пороге появился Моня. Его глаза были пустыми, а из груди торчал меч – «Вахра-о-али». Струящаяся из раны кровь залила одежду.

Ахнув, Инь вскочила, чтобы как-то помочь, но он остановил ее жестом. Обескровленные губы шевельнулись, шепча: «Теперь ты довольна? Это всё устроила ты…»

Она растерянно посмотрела на него и вдруг осознала, что он видит Сири. Инь больше нет. Поняв это, закричала, завыла, но ее голос утонул во мраке. Но даже там кто-то за ней наблюдал.

Инь проснулась от давления этого взгляда. Подушка была мокрой от слез, а рядом на стуле сидела бледная Юля. Увидев, что снова не Моня, она встала и молча ушла. Должно быть, ненавидит ее.

Некоторое время Инь лежала, глядя в потолок, где трещины сложились в узор, напомнивший Мейсу – ее гибкий стан, мощный хвост и… всё остальное.

Завтрак был вновь на столе, а чтобы отблагодарить, Инь решила прибраться. Но это, как оказалось, непросто. Всё валилось из рук. Вдобавок каждый звук заставлял вздрагивать и, вспоминая, она мчалась к шлему, надеясь на чудо. Но там красный свет, ставший частью кошмара, который продолжался четвертый день.

Все рушилось. Инь думала о том, что будет дальше: Моня не вернется, она останется здесь, в этом теле, в этом мире, где никому не нужна – чужой, растерянной и совершенно беспомощной. Помочь будет некому – Юля ненавидит ее, а другие быстро поймут, что в мужском теле девочка. Это клеймо и вечный позор.

Инь вспомнила Тёму и содрогнулась. Неужели это ждет и ее?

Она закрыла глаза, чувствуя, как слезы текут по щекам, и впервые подумала, что лучше бы умерла тогда с Мейсой, которая любила ее, чем вот так жить здесь.

Отчаяние сменилось обреченностью. Ждать больше нечего. Моня не вернется – либо он мертв, либо «Харон» окончательно сломан. В любом случае ничего сделать нельзя.

Встав, Инь вышла в коридор и посмотрела в зеркало. В нем лицо Мони, но глаза были ее. В них боль и усталость, но заметно, что кожа стала значительно чище, волосы