Не в этот раз - Максим Владимов

Увидел, кстати, не только я. Мама прищурилась и протянула осуждающе:

— Ну, и чего ты её схватил? У ребёнка игрушку отбираешь? Да и куда она тебе, ты когда в последний раз играл?

Папа только отмахнулся:

— Не играл потому, что клюшки не было. А сыну я ещё лучше принесу, с правильным загибом, — повернулся ко мне: — Меняемся?

И я не я — с отчётливым огнём надежды в глазах!

Чёрт возьми, а ведь я тут самый взрослый, если прошлую жизнь считать! Да и без этого думал брать или нет, вполне был готов отказаться, чего уж теперь?

— Конечно, бери. Я вообще редко теперь играю всё равно — некогда… Только я её в прокате никак не оформлял, ты там реши вопрос! А то меня на стадион не пустят…

— Пусть попробуют только, — папа показушно нахмурил брови и погрозил в пустоту пальцем. — Я им быстро напомню, чей трактор лёд заливает!

Мама понарошку ткнула его в бок:

— Вот ни разу не напоминал, а тут вдруг решил напомнить! А кто мне лыжи обещал добыть пластиковые, а? Уже и зима прошла! Лыжи где?

— Ну есть же у тебя лыжи! — возопил папа. — И вполне приличные, мукачевские, не то, что у некоторых!

Ага — это уже в мой огород камень: у меня спортинвентарь буквально «горит» в руках, вот и сейчас я катаю на самых примитивных и дешевейших деревяшках. И ладно бы только это — они из разных комплектов. У них даже длина здорово отличалась, но это уж я поправил — варварски, при помощи ножовки. Только крепление пришлось двигать вперёд, на нештатное место оно прикрутилось плоховато, в итоге, имеем не лыжи, а мучение. Но поскольку это уже третья пара за половину сезона (уж очень я люблю кататься с горок!), морального права протестовать у меня нет. А вот оптимизировать уже достигнутые договорённости… это другое дело!

— Да, к слову про «некоторых»: а нельзя мне лыжи вместо клюшки? Хотя бы одинаковые! А то на этих неудобно очень. Эдак я по физре трояк получу за четверть…

— Вот, видишь?

Папа обвиняюще указал на меня пальцем, но маму это ничуть не смутило:

— Ну вот и тащи мне пластик, а ребёнку отдадим мои. Они как раз одинаковые! И по росту ему подходят, — ну и дальше извечное женское: — У нас весь отдел уже на пластике, одна я, как дура, на дровах! Последней на спартакиаде пришла!

Этого папа уже не выдержал и полез в недетские детали, хотя мы все понимаем, что это он не всерьёз:

— Да? Последней? Лыжи виноваты? А кто между кругами трепался с Трефиловой и ещё там кем-то? Думаешь, если за судейскую палатку зашли, так никто и не видел? И пили вы ещё там что-то из термоса! Только не надо мне рассказывать, что это был просто чай!

В этот момент мама решила, что разговор уплыл в края, для детского внимания уж вовсе не предназначенные, и утащила папу на кухню, где они продолжили в шутку переругиваться. А я, наконец, остался один и смог спокойно скинуть коньки почти одним целым с тяжёлыми заледеневшими штанами. И вдруг ощутить. По-настоящему ощутить, что жизнь пошла в другую сторону. И даже не хоккей с «заводскими» тому причиной, хоть теперь и стало кристально ясно, кто из моих «друзей» чего стоит — в конце концов, я-то, вооружённый послезнанием, и так был в курсе, что вся эта моя «дружба» — до первого удобного случая… и ждать по-любому было бы недолго. Нет дело не в этом, хоть и ужасно интересно, что «друзья» расскажут мне в классе завтра.

Дело в разговоре, который состоялся уже после игры.

* * *

Пока мы с младшими пацанами трепались на улице, вспоминая яркие моменты нашей зарубы, Миха и его здоровый телохранитель пошли в раздевалку — они уже большие, несолидно в коньках, да и далеко им домой. Сам не знаю, почему я не ушёл — мне-то ни с кем из «заводских» не по пути, но вот почему-то не тянуло разбегаться. Момент, когда старшие вышли из здания, я ощутил буквально кожей, повернулся, встретился глазами с Потаповым и по какому-то наитию понял: вот сейчас будет главное. То, ради чего они это всё вообще затеяли.

Мелкие почти сразу усвистели вперёд, как будто и не дожидались старших, а мы остались втроём.

— Слушай, Гриша, — проникновенно начал Миха, — есть дело. Ты же в математике волокёшь?

Ну… глупо было бы отрицать, да? Я и кивнул.

— Вот… а у нас задница нарисовалась. Уль-ти-ма-тум нам с Дюхой выкатили.

Ага — значит, здорового Андреем зовут.

— Погоди, — я наморщил лоб, — вы ж в разных классах?

— В разных, да, — кивнул Миха, — но училка одна — Любочка в очках, слыхал, наверное?

Я снова поморщился — «Любочка в очках» была хорошо известна всей школе. И не с лучшей стороны. Мне-то, допустим, опасаться было бы нечего, у меня с предметом порядок, но ведь так повезло не всем! Пожилая и сварливая, давно уж живущая одиноко, излишним педагогизмом она не страдала совершенно, зато очень уважала перфекционизм, потому большая часть её учеников выходили из школы с отлитым в граните чувством собственной неполноценности. Ну и с бессильной ненавистью к математике, само собой. «Любочкой в очках» её звали даже учителя — за глаза. «В очках» — это потому, что Любочка у нас в школе имелась ещё и без очков, правда, та была лет на сорок моложе и преподавала английский.

— И что за ультиматум?

— Дроби. Мы должны выучить и сдать простые дроби. Сказала, контрольную даст и устный опрос… Иначе меня — на второй год, а Дюху совсем выкинут со справкой.

— Постой, — у меня планида сегодня такая — морщиться постоянно… — Простые? Может, обыкновенные? Ты ничего не перепутал? И потом, это ж пятый класс вроде, а вы…

— Ничего я не перепутал, — Миха зло мотнул головой. — Мы уж чего только не пробовали… у меня и учебник есть!

— Да на кой там учебник, — машинально проговорил я, пытаясь собрать мысли в кучу.

Вообще, проблема нерешаемой не выглядит. Случалось мне и в школе потрудиться, и в институте, репетитором калымить приходилось тоже — и дубья всякого я,