Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

урод, которого должны были убить много лет назад. Я потерял столько душ, что хватило бы на несколько смертных приговоров. Но мы, сироманцы, всегда были выше закона. Между подлостями и добродетелями, да?

У меня было достаточно времени наедине, чтобы изрядно поразмыслить. Над собой, над проклятием, над историей Серого Ордена. Над тем как все сложилось. Вам, наверное, не понравится, какие выводы я пришел. Вы готовы услышать последнюю просьбу брата Варгана? Если да, пролистайте лист».

Филипп промокнул чернила, для верности дунул на строки, после чего пролистал послание и продолжил.

«Я приветствую уничтожение Серого Ордена. Да, это было сделано противно, а виновники должны получить мучительную смерть, и я искренне надеюсь, что вы сможете отомстить, но...

Не восстанавливайте Орден, братья.

Совет Симох есаул, шалаши, характерные дубы — все должно превратиться в историю. Я призываю не выводить новые души на волчью тропу. Слышите? Никаких новых имен на бесконечном свитке!

Посмотрите на свои окровавленные руки. Хватит сломанных судеб! Ночь серебряной скобы должна умереть вместе с нами. Хватит проклятых оборотней — в этом мире и так слишком много обиды... Homo homini lupus est.

Не знаю, что в ваших душах. Возмущение? Растерянность? Радость? В любом случае, спасибо за прочтение. Я высказался и ухожу спокойно, даже если вы возненавидите меня. Впереди важная ночь, и независимо от экзодуса я твердо верю в нашу победу, поэтому радостно приму смерть ради нее.

Лучшей смерти нельзя искать.

PS Посмотрите за Павлом.

PPS Своего варгана дарю Энею, он себе давно хотел».

Подпись.

Он перечитал письмо, но ожидаемого удовольствия не получил. С написанным всегда так: мысли в голове кажутся пышными и живописными, однако позволь им застыть строчками на бумаге — побледнеют мгновенно.

Филипп оставил послание на столе под стареньким варганом, на котором бог знает сколько уже не играл. Он почти решился написать письмо Майе и попросить друзей найти ее, но отказался от этого замысла, поскольку не желал тревожить ее жизнь своей тенью.

Он тщательно побрился, вымыл и расчесал волосы. Вскоре все исчезнет в превращении, но Филипп хотел выглядеть достойно.

Ярема сжал в объятиях, Катя поцеловала в щеку, Савка плакал. Он больше не увидит этих людей, не перевернется с ними никакими словами, не поедет вместе по битым дорогам — от осознания перехватывало дыхание. Прощание было труднее, чем представлялось.

И теперь волчья тропа привела его сюда, к ночной площади Богдана Хмельницкого, а ее конец теряется у Темуджинова шатра, среди пороха, стали, требух и крови.

Шуршат песчинки в костлявой клепсидре. Был Филипп Олефир, и нет больше. Как и букашка, чья смерть ничего не изменяет в течении большого мира...

Но, по крайней мере, несколько человек будут помнить. Добродушный и искренний Малыш, грустный и вспыльчивый Эней, прекрасная и бесстрашная Искра, родной и непосредственный Павлин... Не умевший прощаться щезник. Пусть у него все получится! Тогда смерть извилина Варгана хоть что-то изменит.

Филипп выпрямился, прислушивался к песчинкам в незримой клепсидре и направился к шатру. Надо приковать к себе внимание Сонгосон, всех тех игрушечных солдатиков, так хорошо умеющих торчать вокруг металлического гроба. Пора узнать, чего они стоят на самом деле.

— Темужин! - проревел Филипп во всю площадь. – Я пришел за твоей душой!

Луна покатилась между палатками. Через несколько секунд его клюнуло несколько шаров — стрелки на крышах работали быстро и безошибочно. Сонгосон без команды положили копья на землю и сбросили винтовки в бой. Теперь вся площадь сосредоточена на нем.

– Смерть Чингисхану! - крикнул Филипп, не останавливаясь.

Их ружья стреляют тихо, почти беззвучно. Еще десяток шаров оставляет на нем болезненные синяки, после чего первые ряды Сонгосона подхватывают копья острием к нему и принимают боевые стойки.

- Смерть захватчикам!

Пробуждается, закипает, бурлит пережитая за все годы боль и уныние. Страдания и несогласия поднимаются липким илом из забытого дна его души, темной стремянкой уносятся по телу, карабкаются на волю неутомимой жаждой крови, клокочут в горле безумным рычанием.

– Смерть Орди!

Он так устал сдерживать и нести все в себе.

Ненависть опекает, растворяет сознание в багряном шале, и на этот раз он не сопротивляется, а окончательно отпускает себя.

Голова легчает, телом разбегается приятный щекот, простертые вперед руки прорастают серым мехом и длинными острыми когтями, похожими на кривые лезвия. Новый залп осыпается на булыжную мостовую дохлыми свинцовыми мухами. Кровавый туман клубится, застилает глаза, время замедляется. Словно зритель в первом ряду Филипп отбрасывается и наблюдает, как людовк в его теле с потрясающей скоростью преодолевает расстояние до первого ряда. шеях. Рывок...

…Он плывет в воде глубокого лимана. Тело вздрагивает паника, но Филипп знает, что дышать нельзя, иначе наглотается и захлебнется; вместо этого молотит всеми конечностями вместе, старается вынести себя на поверхность. Вода поддается, свет поближает. Наконец-то ему удается.

Воздух!

Он продолжает неустанно бить руками по воде, чтобы задержаться на плаву. В носу жжет, во рту солено. Рядом покачивается лодка, в ней хохочет отец, вместо лица — пятно сажи.

— Дерьмо не тонет!

Филипп ненавидит его. Отец обещал взять с собой на рыбалку, а вместо этого швырнул за борт без предупреждения.

– Только так и учатся плавать, – весело говорит отец.

— Спаси, — коротко кричит Филипп и проглатывает мерзко-соленую воду.

- Давай гребы, - отвечают из лодки.

Ноги устают, Филипп уходит под воду, и снова продолжает отчаянную борьбу за жизнь...

…Они никогда не видели такого чудовища, никогда не тренировались сражаться против чего-то подобного. Оно летает между ними серой марой, убивает одним движением, косит кровавое зерно, безразлично к ранениям, наполненное яростью. Напуганные Сонгосоны не отступают и не учитывают потери, обступили существо плотным полукругом и ценой собственных жизней теснят его подальше от Темуджинова шатра.

Еще два шара одновременно бьют по затылку.

– …Липо! Не отвлекайся!

Мальчик оторвал взгляд от желтой бабочки, безмятежно порхавшей комнатой.

— Опять лов ловишь! Что это за буква?

Алфавит неинтересный, и он тратит лучшие часы дня только из любви к маме.

- Это "у", - буркнул Филипп наугад.

– Неправильно.

Мама вздохнула, откинулась на скамью и налила себе воды. Филипп мысленно дергался словами, которые вчера услышал от ребят.

— Ты совсем не хочешь учиться, Липа.

Раньше он охотно соглашался с этим утверждением, но это огорчало маму, и Филипп спросил:

— А почему у меня нет бабушек и дедушек?

Эта хитрость иногда срабатывала, потому что мама отвлекалась на новую тему.

– Родители твоего отца умерли – были