Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

— Со взрывчаткой будь осторожен, — напутствовал Ярема. — Не бей ее, не ложись на нее, не губи ее.

– Буду, – пообещал Филипп.

Яровой перевел взгляд на Северина.

— Если вдруг внутри будут другие, то режь того, кто с большим изумрудом на шее.

Шляхтич, поначалу не веривший в замысел, теперь был одержим им, и даже на прощание продолжал обдумывать все возможные случаи.

— А если там все будут иметь большие изумруды на шее? - Спросил Чернововк.

Ярема смущенно посмотрел, а потом улыбнулся.

- Тогда убей всех. Veni, vidi, vici.

Савка приблизился к Северину, без единого слова встал на цыпочках и поцеловал его в лоб. Не успел Чернововк удивиться, как почувствовал, что телом разливается странная сила — такую же он почувствовал в ту ночь, когда дрались с борзыми у дома Чарнецких... Савка изнеможенно пошатнулся и упал прямо Малышу на руки, который осторожно перенес Павла на диван.

– Не забывай об Оле, – проговорила Катя.

Бледно. Встревоженная. Она ненавидела сидеть в беспомощном ожидании.

Не дай себя убить, читалось в ее словах.

…Третья граница. Перегар и храп — воины хорошо отпраздновали какой-то случай вином и водкой.

Северин не забывал о дочери ни на день. До сих пор не верилось, что сообразительная девочка с живыми глазками — его дитя, кровь от его крови, плоть от его плоти. В имении Яровых он радовался каждой минуте вместе, радовался, что дочери хорошо рядом с ним. Но ее отношения с Катрею были настолько глубокими, что Северин ловил себя на зависти, когда жена и дочь понимали друг друга из слова, жеста или выражения лица... Только время могло подарить такую крепкую связь. Год причудливого плена прошел для него как плохой сон; Катя же прожила каждый день вместе с Олей. Прожила с ней подольше, чем в браке с Северином.

Если бы у них был шанс провести это время вместе — изменились бы их отношения? Сблизились бы они или окончательно поняли, что ничего не получится? Полно. Бесполезные вопросы, словно вода из горького колодца, несли только неутомимую жажду и печаль.

Он наблюдал, как побледнело лицо Катри, когда она покидала дочь, а та не хотела выпускать ее из объятий; как плакала Оля, испуганная прощанием; как Максим выслушивал наставления характерницы и послушно повторял вслух; как нахмурился Шаркань под настроением всадницы, которая оглядывалась за плечо. Северин пытался разрадовать жену разговорами, но разлука так сильно ударила по Катре, что первые два вечера после выезда из Чорткова она плакала при нем, а это было неслыханной редкостью... По крайней мере, для той Катри, которую Северин знал в плен. Сейчас она изменилась — как и все остальные.

Эней превратился в пьяницу-нечупару, безразличного ко всему, Варган обернулся устрашающим песиголовцем, стоявшим на грани смерти, а Малыш стал Циклопом, думавшим только о войне. Только Павлин оставался таким же непонятным химером. Несмотря на перемены, всех объединяли события, которые Северин пропустил, воспоминания, которых не было только у него — от этого Чернововк чувствовал себя чужаком в некогда знакомом мире. Наверное, то же самое переживал Максим после изгнания Властелином леса.

Но совместное покушение на Темуджина должно было все изменить. Стереть незримую ощутимую границу, восстановить сплоченность, вернуть его к шайке полноправным братом по оружию.

– Не забуду ни о ней, ни о тебе, – пообещал Северин.

При условии, что Гадра не отнимет, подумал он, и прочел эти же слова во взгляде жены.

– Пусть Мамай помогает, – пожелала Катя вслух.

...четвертая граница. Здесь построили мощную баррикаду, а часовых скопилось больше, чем на предыдущих границах вместе взятых. Филипп свернул в неприметный переулок, и дальше, засоренными промежутками между домами, вывел Северина к дыре в стене, достаточно большой, чтобы пролезть зверю или ребенку. Пришлось вжиматься сквозь силу, потому что размерами Чернововк превосходил юркого Олефира.

Главная площадь страны до неузнаваемости изменилась. Ее аккуратно опоясывали многочисленные военные палатки, а в самом центре, на расстоянии от всех, на месте сброшенного памятника Хмельницкому, под изумрудным флагом Орды сверкало огромное металлическое шатро, окруженное десятью кругами одинаковых статуй. Только внимательный наблюдатель мог заметить, что эти статуи размеренно дышали. Приземистые, широкоплечие, одинаковые в зеленых униформах, просматривавших из-под кожаных доспехов старинного фасона, напоминавших панцири древних монгольских всадников, но на самом деле прятали в себе пластины легкого крика, которая не могла остановить шары, зато защищала от ударов холодного оружия. Головы осаждали шлемы с высокими плюмажами лошадиных хвостов, лицо закрывали металлические маски с одинаковыми гневными личинами. Обеими руками держали длинные копья, на плечах были винтовки, на поясах — кривые сабли.

Две сотни воинов караулили вокруг шатра без движения, ни слова; еще четыреста отдыхали в палатках вокруг. Сонгосон составляли только нойоны, то есть знать Изумрудной Орды, и каждый воин, надеявшийся в будущем быть избранным в Хамгийн Сайн, должен был пройти службу в рядах личной гвардии кагана.

Лагерь спал. Патрульные с факелами ходили за пределы палаток. Волки проникли в тень между двух палаток, замерли. Один выплюнул палочку и превратился в голого мужчину, покрытого кровью и черным мехом. Палочкой оказался замаскированный нож, которым мужчина аккуратно обвел выпяченного живота второго волка. Надрезанные ремешки разошлись, и обернутый мехом сверток с большой осторожностью лег на ладони.

Второй волк опрокидывался медленно, частями, с явными усилиями. Больше времени превращалась голова, долго не принимавшая человеческой формы. С едва слышным стоном Филипп завершил трансформацию и протер чумазый кровью лоб.

Совершенно сосредоточенный на покушении, Чернововк вдруг осознал: это их последние минуты вместе. Последняя задача. Последний разговор.

Последняя.

Почему так вышло? Почему он не понял этого раньше? Страх провала затмил ему мир.

– Отсюда около шестидесяти шагов, – прошептал Филипп.

- Вперед, брат. Не сомневайся в себе.

- Воргане, я...

Почему не удосужился подумать хотя бы над словами прощания? Слова, достойные этого момента, слова, которые не стыдно будет упомянуть потом!

- Ты поддержал меня, и...

– Брат, для себя я все давно решил. Просто ждал удобного случая. Спасибо, что подарил ее мне.

— Я... Был рад нашей дружбе... И...

– Я сказал тебе все, что имел, а ты услышал, – Филипп безошибочно истолковал его смятение. — Не забудь о потустороннем яде. Я в самом деле почувствовал ее в тебе.

– Не забуду.

– Я тоже рад нашим перекрестным тропам, Щезник, – он крепко пожал его руку.