Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

– Почему невозможно?

— Вы теперь знаете о моей агентурной работе, а это недопустимо для тайного шпика.

Самый болтливый шпион, которого я видел, подумал Олефир.

— Слабая аргументация, но мы с радостью примем твою помощь, — ответил Северин.

— Вот и отлично, — сказал Василий то ли в ответ Чернововке, то ли настроенным струнам.

— Когда шпионишь для гетмана, то и плату должен получать соответствующее, — заметил Филипп. — Зачем развлекать людей за горстку денег?

— Потому что мое призвание, — пожал плечами кобзарь. — Рассказывать сказки, петь песни, веселить и успокаивать народ в самое темное время жизни — такова моя тропа. Ради этого я шел в кобзаре!

— Тогда спой нам, друг. Давно мы не слышали сероманской думы...

Василий только этого и ждал. Кашлянул, пробежал пальцами по струнам, помолчал в несколько секунд сосредоточении. Вместе с песней ожили давние воспоминания: первый визит в Киев, новенькие золотые скобы на черешках, веселый Савка заставляет транжирить деньги на всевозможные дорогие абыщицы, вокруг громады камня и стекла, непрерывная суматоха и шум… Большие города никогда не нравились Пилипе, но он никогда не нравился Пилипе.

Не видеть рая, не иметь искупления,

Поляжу навеки, к ней прикован.

Сойду в небо синее дубком чернолистным,

Оберусь осенью в красные бусы.

Высокий чистый голос, почти не изменившийся от их первой встречи. Грустная, заунывная мелодия, сотканная неизвестным художником. «Дума волшебника». Сколько месяцев ее нигде не пели? После приговора Серому Ордену какие-либо песни о характерщиках были запрещены.

Буду стоять сам на большом лугу

Жаркий день посетят друзья.

Лежат в густых тенях отдыхать

Благородные и свободные мои серые братья.

На следующий день продолжили путь в столицу. Василий ехал вместе с Катрей, непрерывно сыпал шутками, Искра посмеивалась, Северин делал вид, будто ревнует, и даже похмельный Игнат не портил настроения более возвышенного, чем обычно. Тревога, приближавшаяся со столичными стенами, растаяла после неожиданной встречи с кобзарем.

Посреди большого перекрестка торчала недавно вырытая свая. От земли до самого верха на нее нанизали человеческие черепа, преимущественно взрослые, но были несколько маленьких. Ярема выругался, спешился, повалил кол и принялся осторожно снимать человеческие остатки. Филипп несколько секунд раздумывал, не стоит ли напоминать о драгоценности времени, но пришел на помощь.

– Знак орды, – то ли спросил, то ли объявил Северин.

– Знак Орды, – глухо подтвердил Яровой. - Отрезают головы, вываривают, пробивают кости и мастерят такие столбы. Отмечают грань: мол, здесь земля изумрудная.

За исключением Василия, все копали небольшую могилу по обе стороны дороги.

От вида пробитых черепов у Филиппа клокотала глухая ярость к врагу. Как они посмели? Кто дал им право прийти на чужую землю и опустошать ее? Кто позволил мордовать и убивать мирных людей, которые просто жили, работали, радовались и мечтали?

Ненависть охватывала его жаждой крови. Почувствовав, что волк одерживает верх, Филипп закрыл глаза, силой воли изгнал все мысли, замедлил дыхание.

Помогло.

— Откуда здесь взялись ордынцы? - Спросил Чернововк.

– С началом весны возобновили набеги, – объяснил Матусевич. — Небольшими конными отрядами продвигаются вглубь наших земель. Режут, курят, насилуют и исчезают. Пугают.

Черепа неизвестных похоронили. Ярема сломал колу и превратил ее в кое-какой крест, который поставили над могилой.

— Если подстрелить этот отряд, то в их нарядах можно проникнуть в лагерь Темуджина, — рассуждал вслух Северин. - Или... Посмотрите! Пыль на овиде! Может, они?

Но навстречу двигалась длинная тягучая валка. Шли пешком, ехали на возах и бричках, правили верхом, богатые и бедные, юные и старые, с одинаково сгорбленными спинами, тяжелой походкой, мешками, чемоданами, пустыми лицами.

– Что произошло? — спросил Ярема у первого путника, который сравнялся с ними.

— Утрачено, все потеряно, — тот качал головой, словно не услышал вопрос. — Беда нам, беда...

– Говорите!

- Все потеряно, - мужчина двинулся дальше.

– Скажите, где ближайший лагерь? — спросила Северина женщина с покрасневшими от слез глазами, следовавшая. - Тот, что для беглецов?

- Дальше по дороге, не пройдете. Что произошло?

– Киев сдался! — вскричала женщина, а ее спутницы зарыдали. — Киев теперь под Ордой...

Ошарашенные новостью характерники наблюдали человеческую реку. Никогда прежде, даже на Островной войне, Филипп не свидетельствовал так много человеческого горя. Поскрипывали колеса на несмазанных осях, покачивались наспех собранные клумаки, звонили колокольчики на выпяченных от напряжения волевых шеях. Коровы громко мычали, жаловались на недоевшие вымя. Дети молча шагали за родителями, испуганные плачем взрослых. Равнодушные, отчаявшиеся взгляды скользили по сероманцам и возвращались к земле. Прикосновением войны лишенные домов, смыслов и устоявшихся ролей, изгнанники безмолвными рядами шли к неизвестности: шаркали трясиной безнадежности, оглядывались на сломанные судьбы, несли в сгорбленных телах потухшие сердца - и не было той скорбной походке конца-края.

Северин сбросил оцепенение первым.

— Что замерли? - гаркнул Чернововк, повернувшись к попутчикам. — Не равно ли вам, где убить того проклятого Темуджина?

Отряд двинулся навстречу неизвестности.

*** 

Киев лежал раненым великаном: молчаливым, оцепенелым, обвитым кровавыми лентами. Созерцал безвольно изумрудные флаги, провозглашавшие законы новых властителей, которые, в частности, запрещали выходить из жилищ после заката, а каждого нарушителя наказывали казнью на месте. Нарушителей было немного – столица обезлюдела задолго до того, как над ее стенами взвились штандарты Орды.

История банальна, которых случалось множество раз во все времена: шляхтич из городского совета решил, что голодать в осаде ему надоело, перспектива прозябать под обстрелами бозна-сколько месяцев не импонирует, титул нового наместника Киева кажется лакомым. Зачем тратить дни драгоценной жизни в ожидании смерти, когда можно собрать единомышленников и сдаться на милость противника, чьи силы гораздо сильнее? Оставалось только договориться об условиях сдачи и устранить стоявшего на плане городского голову, после чего одной июньской ночью столичные ворота распахнулись, над дворцом гетмана взлетел зеленый флаг с двуглавым орлом, и киевляне проснулись не от привычных ударов пушечных ядер, но от марша вражеской армии. Многие защитники не выполнили приказ сложить оружие и оказывали ожесточенное сопротивление, но к вечеру Киев принадлежал новым хозяевам.

Север. По пустым улицам, обходя пятна света уцелевших фонарей, трюхило двое больших собак: беременная сука, вот-вот готовая разродиться, и здравая черная бестия, державшая в пасти ветку. Патрульные, только искавшие случая открыть