Дневник времён заразы - Яцек Пекара

гудящей головой, покоящейся на груди моей возлюбленной — не стану скрывать, одного из самых прекрасных созданий, что я видел в нашем городе. Как я уже говорил, её светлое лицо, золотые локоны вокруг головы и прозрачные голубые глаза, такие большие, словно вечно удивляющиеся миру, не были, по моему мнению, совершенством. Но следует признать, что моя возлюбленная была необыкновенно стройна и изящна. А там, где женщине пристало иметь округлости и мягкость, у неё этого было более чем достаточно. Теперь она уже проснулась и смотрела на меня с лёгкой улыбкой, нежно перебирая мои волосы пальцами.

— Доброе утро, господин инквизитор, — произнесла она тепло.

— Доброе утро, моя красавица, — ответил я и, положив голову на её грудь, добавил к этому ещё и руку.

Я бросил взгляд на ставни.

— Уже поздно? — спросил я.

— Слышала, как в церкви били девять, — ответила она.

— Поздно, — вздохнул я.

— Останешься на завтрак? — спросила она.

Я схватил её и перевернул так, что она оказалась на мне. Её груди заколыхались перед моим лицом, а я крепко обхватил её за бёдра.

— Тебя съем на завтрак, — решил я.

Она застонала и вцепилась ногтями мне в плечи. Устроилась поудобнее и сначала двигалась сильно, но медленно, а затем ускорилась. На её лице проступил румянец, так свойственный светлокожим девицам, когда в них внезапно пробуждается страсть — будь то страсть любовная или гнев.

— Каська заболела, — сказала она, всё сильнее краснея и прерывисто дыша. — Кашляла, кашляла, а теперь лежит, будто мёртвая. Приходится всё делать самой. — Она глубоко вздохнула. — Сильнее! — воскликнула.

И так уж вышло, что о больной Каське мы больше не говорили, погрузившись в материю, где язык тела важнее слов. Прошло добрых полчаса, прежде чем мы, вспотевшие, замерли, прильнув друг к другу так близко, что наши кожи слиплись, словно на миг мы стали единым целым. Девушка закинула ногу мне на бедро.

— Я кричала? — спросила она, тяжело дыша.

— Как одержимая, — ответил я с улыбкой и добавил: — Люблю, когда ты кричишь.

— Соседи, поди, считают меня какой-нибудь шлюхой… — Она помолчала. — Почему ты не приходишь чаще?

— Дела, — сказал я. — А теперь ещё хуже, чем было. Нас осталось только трое во всём городе.

Она молчала некоторое время.

— Люди вокруг умирают, — наконец произнесла она с грустным спокойствием. — Я тоже боюсь, что умру.

— Ты молода и сильна, — сказал я. — Ты точно не умрёшь.

— А Каська, похоже, умирает, — вздохнула она.

Я знал эту Каську — вернее, видел её пару раз. Здоровая деревенская девка с лицом красным, как свёкла, и большими руками. В доме моей возлюбленной она занималась всем — от уборки до готовки. И даже научилась так подавать на стол, чтобы не посрамить хозяйку перед гостями.

— Был у неё лекарь? — спросил я.

Она пожала плечами.

— Лекари дорого берут, а она мне ни сестра, ни подруга, — холодно ответила она. — Будет с ней, как Бог решит. Но я за неё молюсь. — Она на миг прикрыла глаза, о чём-то задумавшись. — Если не забуду, — честно добавила. — Но чаще не забываю.

— У тебя доброе сердце, — похвалил я и скользнул рукой между её бёдер.

— Снова? — спросила она с притворным ужасом и быстро повернулась ко мне спиной. — Но теперь ты уж постарайся как следует, — велела она.

Раз дама просит, не пристало отказывать, и я с таким рвением взялся за венерино дело, что, если соседи и впрямь считали мою хозяйку шлюхой, в тот день они, верно, укрепились в своём невежливом мнении. Но главное, сама дама казалась вполне довольной. Успокоив своё прерывистое дыхание, она сказала:

— Ох, ноги так дрожат, что, кажется, шагу не ступлю.

Я ласково шлёпнул её по ягодицам.

— Теперь можешь бежать на кухню и готовить завтрак, — разрешил я.

Она поцеловала меня в ухо.

— Такой мужчина, как ты, должен много есть, чтобы хватало сил на такую девушку, как я, — сказала она с улыбкой и спрыгнула с кровати. Надо сказать, довольно ловко для той, что только что уверяла, будто не сделает и шага.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ЧУДАКИ И БЕЗУМЦЫ

Каждый вечер я засыпал с надеждой, что ночь принесёт облегчение земле и людям, что прольётся дождь, а удушающая жара сменится освежающей прохладой. Каждое утро я пробуждался в ожидании, что ясное голубое небо наконец затянут грозовые тучи. Но ничего подобного не происходило, и жители Вейльбурга переносили зной, как умеют люди: одни лучше, другие хуже, но, кажется, в целом скверно. С досадой, унынием и проклятиями, обращёнными к палящему с небес солнцу.

В одно из таких утр ко мне заглянул аптекарь Баум. В одежде зажиточного, почтенного горожанина, в серебре и чёрном бархате, он выглядел бы весьма достойно, если б не был красен, потлив и задыхался от жары, а его рубаха не промокла так, что, кажется, её можно было выжимать.

— Зашёл к вам, если не возражаете, — сказал он.

Я даже обрадовался его приходу, ибо с теплом вспоминал нашу совместную попойку, да и беседа с Баумом могла стать приятным перерывом в повседневной рутине.

— Заходите, господин Баум, — пригласил я. — Угощу вас чем-нибудь прохладительным.

Добрая Хельция обычно готовила нам, инквизиторам, лимонный сок, смешанный с водой и толчёными листьями мяты, и надо признать, этот напиток отлично утолял жажду. Я налил аптекарю полный кубок. Он осушил его одним глотком, попросил добавки и выпил снова. Глубоко вздохнул.

— Чёрт бы побрал эту блокаду, — проворчал он. — Моя телега и помощники, те, о которых я вам говорил, из Кобленца, стоят под стенами, и Бог знает, когда их впустят.

Я покачал головой.

— Ничем не могу помочь, хоть и очень хотел бы, — сказал я. — Даже инквизиторов не пускают в город. По-моему, из этого выйдет большая свара, ведь Святое Официум не спустит такой обиды.

Баум погрустнел.

— Честно говоря, я и не надеялся, что вы сможете помочь, — признался он. — Но, знаете, утопающий и за соломинку хватается.

Мы поболтали ещё немного о том, что творится в городе, и о том, что тревожно много людей тяжело болеют или даже умирают от кашлюхи, а те, кто умирает, перед тем сильно страдают.

— Но вы-то держитесь, как бык, — заметил аптекарь, глядя на меня с уважением.

— С Божьей помощью, — ответил я.

— Я тоже, храни Господь, ни разу не кашлянул за всю жизнь, — похвалился Баум. — А чихаю только, когда пыль в нос забьётся. Да, да. Боже, дай нам здоровья, — добавил он, возведя глаза к потолку. — Коли здоровье будет, с остальным, поди, сами справимся…

Я кивнул.

— Сам