Дневник времён заразы - Яцек Пекара

что подавление естественных человеческих страстей опасно. И потому всю жизнь старался принимать соответствующие лекарства. Теперь можно сказать: не ради мимолётного удовольствия телесного акта, а ради медицинской необходимости и укрепления здоровья.

— Вы шутите, а зря, — он погрозил мне пальцем. — Скажите, знаете ли вы, что происходит с семенем, которое мужчина не извергает естественным путём и слишком долго хранит?

— Полагаю, сейчас узнаю, — пробормотал я.

— Оно гниёт, — твёрдо заявил Баум и даже скривился от отвращения. — Как еда, что некогда была питательной и здоровой, а теперь выброшена на помойку и через несколько дней…

— Понял с первого раза, — перебил я.

— А знаете, что дальше?

— Боюсь, ничего приятного…

— Приятного! — воскликнул он с негодованием, покраснев от возмущения. — О приятности тут и речи нет! Это гнилое семя набухает, — он взмахнул руками, будто под ними вырастала огромная голова, — и, набухая, устремляется по жилам прямо к мозгу!

— Нехорошо, — сказал я.

— Конечно, нехорошо, — согласился он. — Не находя выхода, оно разлагается в мозгу и отравляет весь разум человека, иногда даже доводя до безумия! Одних это приводит к вспышкам бессмысленного гнева и злых поступков, других — к отупению и утрате воли к жизни.

Я покачал головой.

— Печально, — сказал я.

— И хуже того, — махнул он рукой и содрогнулся от отвращения. — Это испорченное семя может вытекать через разные отверстия: ноздри, уши, даже уголки глаз, распространяя вокруг невыносимый смрад.

— Мерзость, — заметил я. — Начинаю верить, что сама рука провидения оберегала меня, когда с четырнадцати лет я заботился, чтобы моё семя не гнило и не текло по жилам к мозгу.

— Правильно делаете, — серьёзно похвалил он. — И следите, чтобы не пренебрегать этой стороной жизни, ибо последствия такого пренебрежения могут быть плачевны!

Я улыбнулся.

— Есть в Вейльбурге одна очаровательная юная дама, которая усердно следит, чтобы я не запускал эти дела, — признался я. — А в крайнем случае у нас всегда есть бордели, не так ли?

— Естественно! — Аптекарь просиял. — Ведь шлюхи — как сосуды, в которые почтенный мужчина изливает избыток своего пыла, чтобы не навредить ни себе, ни другим. А если не дать себе волю, могут случиться большие беды, — добавил он предостерегающим тоном.

— Можно сказать, что дома терпимости — не притоны мимолётных утех, а прямо-таки святилища Асклепия и Гигиеи, воздвигнутые ради спасения здоровья и жизни, — заметил я с серьёзным видом.

— Именно так, — кивнул он. — Полностью согласен с таким рассуждением и выводом. Не говоря уже о том, какое значение эти дома имеют для поддержания общественных нравов, что общеизвестно.

— Теперь я лучше понимаю, почему священники, что неосторожно и рискованно соблюдают целибат, кажутся столь яркими примерами того, как гнилое семя разлагает мозг… — заметил я.

— Знаю, что вы надо мной смеётесь, — добродушно признал он. — Но то, что я вам говорю, — чистая правда, подтверждённая теориями выдающихся учёных.

— В любом случае, хорошо, что мы согласны: посещения борделей — это забота о здоровье, — я сложил ладони. — А значит, мы, кто туда охотно ходит, вовсе не похотливы, а просто озабочены своим состоянием.

— Но, знаете, тут ещё одно, раз уж речь о здоровье! — воскликнул он. — Я уверен, что работающим девицам пригодятся мази, снадобья, микстуры или эликсиры. И кто лучше меня приготовит их так, чтобы они помогали, как надо, и не вредили?

— Вижу, вы всё тщательно продумали, — похвалил я.

— Точно! — с энтузиазмом согласился он. — Я, знаете, готов служить своими умениями любому, кто заплатит, — добавил он с убеждением. — Князь или шлюха — мне всё равно, лишь бы платили.

— Не вижу в таком подходе ничего предосудительного, — сказал я. — Напротив, считаю, что такие люди, как вы, — соль земли. На вас держится благополучие нашей благословенной Империи.

Он просиял и, прежде чем я успел что-либо сделать, схватил меня за руки и сердечно их пожал.

— Как я рад, что вы это понимаете, не будучи купцом и стоя далеко от наших повседневных забот. Приятно встретить такого человека, как вы.

Я с достоинством и спокойствием вытерпел его тряску моих рук и лишь через миг мягко высвободился.

— И что теперь? — с энтузиазмом спросил он. — Уже можно пойти выпить?

— Боюсь, ещё нет, — вздохнул я, ибо мне совсем не улыбалась прогулка по раскалённым, душным улицам.

— Что нас ждёт?

— Ещё одна церковь, увы, — ответил я.

— Снова кощунственный священник?

— Посмотрим, — сказал я. — Но скажу вам, уже много лет вижу, что церкви становятся рассадниками греха и ереси, а священники — разносчиками всякой скверны. Но, даст Бог, с помощью Господа нашего мы с этим рано или поздно разберёмся.

— Я большой почитатель добродетели, — заметил Баум. — И признаюсь вам честно, я намерен найти здесь, в Вейльбурге, добродетельную женщину, чтобы удостоить её браком. В Кобленце, увы, никого подходящего не нашёл, — добавил он с огорчением.

— Хорошо выбранная жена может принести мужу много радости, — сказал я.

— О, господин инквизитор! — Он даже остановился, так тронули его мои слова. — Для радости, с вашего позволения, есть шлюхи, — твёрдо заявил он. — А жена должна быть скромной и богобоязненной. И родить детей, а потом хорошо их воспитать. Зачем к столь серьёзному делу, как брак, примешивать что-то столь мимолётное, как удовольствие? — Он смотрел на меня с укором.

— Так же думали древние греки, — похвалил я. — Жена занималась домом и детьми, а для любовных порывов, чувственных наслаждений и даже интеллектуальных взлётов в спорах об искусстве и философии были прекрасные и умные гетеры.

— Гетеры, — повторил он с улыбкой, явно довольный этим словом.

— Но у нас гетер нет, так что приходится довольствоваться шлюхами, — вздохнул я. — Что поделать, таков мир…

— Могло быть хуже, — заметил Баум. — Если бы все женщины были порядочными, вот это была бы настоящая беда.

Я рассмеялся.

— Этого никогда не будет. Уверяю вас, господин Баум, любая — девица, замужняя или вдова — так и норовит связаться с такими бравыми парнями, как мы.

Баум покраснел и подкрутил длинный ус.

— Правда так думаете?

— Вы не только учёный и богатый человек, но, хоть Господь и не наделил вас ростом великана, всё же из вас вышел славный малый, — я дружелюбно посмотрел на него. — Вам нечего стыдиться. Бьюсь об заклад, в нашем городе вы получите любую девицу, которую удостоите своим вниманием.

Потом мы говорили уже мало, ибо жара и духота были так невыносимы, что не хотелось даже шевелить губами, ведь и без того было тошно от необходимости переставлять ноги. Удивительно, что мы вообще столько болтали до этого, вероятно, потому, что Баума сильно занимала тема гниющего семени, а мне, в свою очередь, было приятно услышать теорию, подтверждающую, что