Дневник времён заразы - Яцек Пекара

— О малютках-дьяволятах? Можно сказать, чертовски не по душе.

Он надулся.

— Поймите, господин Баум, — начал я мягко. — Вы не доктор медицины и не философ. Вы всего лишь аптекарь, написавший популярную книгу о том, что делать, когда болит живот. Понимаете, что о вас скажут? Что невежда, занимавшийся болями в животе и газами, теперь утверждает, будто в этих газах живут крохотные дьяволята…

Баум возмущённо фыркнул, но я не обратил на него внимания и продолжил.

— Не давайте врагам лёгкого способа вас сокрушить. То, что в вас ударят, когда вы объявите свою теорию, — это несомненно, но хотя бы лишите их возможности легко выхватить оружие…

Аптекарь тяжело и печально вздохнул.

— Неужели всё будет так плохо?

— Возможно, и нет, — ответил я. — Может, вашу работу просто никто не заметит и не станет даже спорить с вашими наблюдениями и выводами, потому что всем будет наплевать. Может, вам так повезёт…

— Вы не верите, что такое возможно, правда?

— Именно так, — кивнул я. — Назови мы ваших тварей малютками-дьяволятами Баума или micro vipera volantes, я верю в одно: они не существовали, не существуют и никогда не будут существовать.

— А если бы вы их увидели? Своими глазами? — вдруг воодушевился он.

— Каким образом?

Он наклонился ко мне, приблизив губы к моему уху так близко, как только мог.

— Я работаю над этим, — прошептал он.

— Над тем, чтобы человеческим взором узреть невидимый доселе мир?

— Именно так, — сказал он с нажимом. — Вот увидите, весь мир будет с восхищением говорить о Йонатане Бауме, который показал человечеству то, чего оно никогда не видело. — Эти слова он произнёс почти с пророческим воодушевлением.

Я скептически покачал головой.

— Как вы собираетесь это сделать?

— Я подозреваю, что особое расположение специально отшлифованных стёкол может открыть нам доселе невиданные картины. Но я ещё работаю над этим…

— Если даже вам и удастся, в чём я искренне сомневаюсь, показать доказательства вашей причудливой теории, молитесь, чтобы мир был готов её принять.

— Что будут смеяться? Как-нибудь переживу, — сжал он кулаки. — Я не хуже и не глупее учёных докторов, хоть и не кончал никакого университета!

— Берегитесь, чтобы ваша идея не засияла так ярко, что подожгла бы дрова вашего собственного костра, — сказал я уже совершенно серьёзно.

— Я добрый христианин! — воскликнул он, скрестив руки в защитном жесте. — В моей теории нет ни капли ереси, только научное наблюдение законов мироздания!

— В темницы Святого Официума легко войти, но выйти из них куда труднее, — ответил я. — Вам недавно удалось это проделать, но не думайте, что это обычное дело…

— Нет, нет, я вовсе так не считаю и очень вам благодарен за помощь, о которой никогда не забуду, — поспешно оговорился он.

Я поднял руку.

— Я веду к другому, господин Баум. А именно к тому, что учёному, который провозглашает тезисы, способные навлечь на него беду, хорошо бы иметь могущественного покровителя. Короля, князя, просвещённого кардинала или епископа. Это затрудняет доносы на него, и сам Святой Официум тщательнее взвешивает, стоит ли брать такого человека под стражу или вызывать на допрос.

— Понимаю, — сказал он и задумался на миг. — Но, видите ли, чтобы найти могущественного покровителя, нужно сперва заявить о себе и чем-то себя показать. А я могу заявить о себе именно этой… — он запнулся, — этой самой концепцией, о которой мы говорим. Так что, видите, как всё складывается: без А не будет B, а А не сделать, пока нет B. — Он тяжко вздохнул. — Если вы, с вашего позволения, понимаете, о чём я вообще толкую, — добавил он уныло.

— Моё образование включало основы логики, так что суть вашего рассуждения мне ясна, — ответил я. — Но я посоветую вам другое. Опубликуйте свою работу малым тиражом и разошлите её по европейским дворам как ваш дар именитым правителям и церковным сановникам. Да, это обойдётся вам недёшево, но считайте это вложением в будущее.

Он задумался.

— Пожалуй, так и стоит поступить, — сказал он наконец и поднял кубок. — За ваше здоровье, мастер Маддердин, — произнёс он. — Не знаю пока, хороши ваши советы или плохи, но, по крайней мере, они заставляют меня задуматься.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

КАНОНИК ВОЛЬФГАНГ ШПАЙХЕЛЬ

Вейльбург ещё не бурлил и не кипел, но уже тревожно ворчал, словно котёл на огне. Кашлюха, собирающая всё более обильную жатву, строгая блокада города да к тому же адская жара, иссушающая сердца и умы, — всё это делало некогда мирный и доброжелательный Вейльбург опасно грозным и непредсказуемым.

Я сидел за кухонным столом с расстёгнутым поясом, в распахнутой рубахе, наслаждаясь отсутствием Хельции, которая терпеть не могла визитов инквизиторов в свои владения и всегда прогоняла нас отсюда. Размышлял я, стоит ли мне что-нибудь съесть или же лучше остаться голодным, но зато избавленным от необходимости шевелиться. И тут послышались шаги, и в дверях показался Людвиг Шон.

— Не желаешь ли прогуляться? — спросил он, остановившись на пороге.

Я поднял голову.

— Отчего бы нет? — отозвался я. — Солнышко ведь так ласково сияет. Нет ничего лучше, чем искупаться в солнечных лучах в самый полдень.

Он улыбнулся.

— Сам признаю, что жарковато, — молвил он. — Но, если честно, мне это не слишком-то мешает.

— Жарковато, — повторил я его слова с иронией. — Людвиг, на улицах нашего города у людей от жары плавятся мозги.

— И от страха, — добавил он серьёзным тоном.

Что ж, лень ленью, а слабость слабостью, но всё же следовало подумать о том, что безопасность Вейльбурга частично лежит на наших плечах. И мы не могли тратить время, жалея себя.

— Куда пойдём? — спросил я, зашнуровывая сапоги, которые перед этим ослабил, чтобы дать отдых отёкшим от жары ногам.

— В церковь Пресвятой Девы Безжалостной, — ответил он. — Послушаем полуденную проповедь.

— А, красноречивый каноник Шпайхель, — сказал я. — Что новенького он плетёт?

— Сам услышишь и оценишь.

— А вкратце, чтобы я знал, чего ожидать?

— Подстрекает паству против всех, кто кашляет, — ответил Людвиг с явным неудовольствием. — Утверждает, что кашлюха — это кара за грехи для безбожников, а праведные, богобоязненные и следующие заповедям в безопасности.

— Пусть болтает, — сказал я. — Пока не вижу в этом ничего, что нас бы касалось.

— Сегодня он объявит, что всех кашляющих надо изгнать за городские стены, а кто поможет в этом богоугодном деле, тот получит полное отпущение грехов и будет защищён от гнева Божьего, явленного в виде заразы, — закончил Шон.

— А блокада? — нахмурился я. — Как, по мнению нашего каноника, эти изгнанные справятся с блокадой?

— Не думаю, чтобы его это хоть сколько-нибудь заботило, —