Арлекин снимает маску - Андрей Евгеньевич Фролов

— Вроде бы так назывались подразделения греческих фаланг?

Бель морщит лоб, пытаясь уловить, что такого насмешливого Татьяна нашла в названии. Ему лично оно кажется мрачным и отчасти зловещим.

— Совершенно верно, конфетка за эрудированность, — кивает «кофейница». — А ещё термин применяется для классифицирования или систематизации чего-либо, дословно переводясь, как «сопорядок» или «нечто соединённое»…

Алекс всё равно недопонимает, но пока тему предпочитает не развивать.

— Такое могло быть выгодно военным, — задумавшись, уверенно констатирует он, и тут же спохватывается. Парень не намерен делиться с собеседницей собственными познаниями о дружбе корпораций «Вектор» и «Огнь». И потому прячет догадку под ворохом ненужных уточнений: — Дубинин создавал суперчеловека? Хотел добиться симбиоза мышечной ткани и ферроволокон, перекрыв кислород производителям экзоскелетов? Почему Марусино? Мигранты используются в качестве подопытных, потому что Дубинин не считал их за полноценных людей? Какое отношение к этому имеют «Русские серпы»?

Но Татьяна встаёт, выражением лица и позой давая понять, что беседа подошла к концу.

— Как бы то ни было, — с плохо прикрытой злобой цедит она, — своей смертью Дубинин оказал человечеству немалую услугу. Пусть даже чуть запоздалую, но уж о последствиях мы позаботимся…

И отходит, забирая со стола шлем.

— Поешьте, — командует она уже более мягким тоном, — отдохните. Гарри и Жук позаботятся о вас, а затем я пришлю транспорт. Причин для волнения больше нет. Заражение локально, вирус не передаётся никаким из известных путей, кроме имплантирования и прямой химической активации. Однако я ещё раз напоминаю о неразглашении.

— Ты уезжаешь? — спрашивает мим, неожиданно расстроившись.

— Дел по горло, Алекс, — отрезает девушка.

— И что, — продолжая катить по жёлобу наглости и лёгкой вседозволенности, бросает ей в спину парень, — вот так вот уедешь, и даже номерок не оставишь?

Динельт оборачивается за мгновение до того, как надеть шлем, обеими руками держа его перед лицом. Наклоняет голову, словно на носу находятся старинные очки, поверх которых она смотрит на парня взглядом обеспокоенной школьной учительницы. Спрашивает:

— Это что же, Алексей Фаневич, вы со мной напоследок флиртовать задумали?

Бельмондо краснеет, прячет взгляд и мечтает стать невидимкой.

— Нет, конечно… — бормочет он, но девушка уже утратила интерес к разговору.

Надевает шлем, сдвигает автоматный подвес на грудь. Из динамиков доносится:

— Увидимся, полагаю, в штабе.

И широким шагом направляется к припаркованным аэроциклам. Возле них обменивается с Гарри несколькими фразами, не глядя под маскировочный тент; ловко втискивается в эргономичное седло. Четвёртый оперативник — тот самый, что сидел в засаде в момент прибытия Алекса на крышу, — седлает второй транспорт.

Больше ни разу не оглянувшись на феромима и его приятеля, майор поднимает машину в воздух, плавно разворачивает, и с низким гулом исчезает на спиралевидной планер-рампе. Второй аэроцикл следует за ней, и через несколько секунд на площадке вновь становится тихо.

Гарри, понаблюдав за гостями с недобрым прищуром, возвращается к техосмотру «Хирона».

Побитый пулями бот отстёгнут от багажника, дезактивирован и разложен на прорезиненном бетоне, будто распятая лягушка из университетской лаборатории. Бойца по имени Жук не видно, но Алекс знает, что тот сейчас где-то в тени надстроек, внимательно осматривает подходы к парковочному комплексу сквозь прицел устрашающей снайперской винтовки.

Вздохнув, Бельмондо встаёт. Одёргивает полы помятого пальто и без смущения берёт из чужой пачки ещё одну сигарету. Куликов высовывается из-под одеяла-кокона, глядя на друга с тоской, от которой «пахучке» снова становится не по себе.

[1] От латинского persuasivum (убедительность).

Глава 8

Свободное падение

Алекс ощущает своё сознание большой бензиновой лужей.

Сверху, многогранно переливаясь и оттеняя друг друга, поблёскивают яркие пятна жалости к себе, растерянности, страха, тревоги и недоверия окружающим. Под всем этим медленно протухает стоячая вода угрызений совести, уже дающих о себе знать. Угрызений, терзаний и недобрых ожиданий, что лично для него эта история всё же закончится весьма и весьма дурно…

А ведь он ещё так молод. Слишком молод для того, чтобы повесить абордажную саблю на крюк, сойти со сцены или поменять образ жизни!

Бель ещё многое может. Он жаждет покорять женщин одну за другой, пить коньяк, приключаться без особого риска, выполнять самые непростые задания профсоюза, путешествовать по Посадам и травить в европейских Санктуариумах байки о нелёгкой жизни сибирского феромима… Но он отнял человеческую жизнь, и это… совсем не хорошо…

Да, многомиллионный Посад каждый день теряет целые батальоны жителей… В нём совершаются десятки, если не сотни ежедневных убийств… Но одно дело, узнавать об этих смертях через каналы руспатиума, уже через минуту забыв, что кого-то где-то там убили при ограблении, бандитских разборках или придавили неуправляемым соратобу. И другое дело — доподлинно знать, что ты причастен. Что отнял жизнь или как минимум поспособствовал этому.

Дубинин, что теперь отнюдь не секрет, человечком был весьма дерьмовым. Но неужели Бельмондо стал настолько чёрен душой, что теперь берёт на себя смелость определять, кто достоин смерти в большей, а кто — в меньшей степени?

С момента отбытия Татьяны проходит уже почти полчаса. За них оставшиеся оперативники с гостями не то что не пытаются заговорить, но и вовсе ведут себя, словно посторонних на крыше нет. День сонно ползёт к экватору, но настоящего просветления на небе и не предвидится — крыша мира по-прежнему затянута пепельной мембраной, под которой клубятся облака. Сыплет липкий снежок. Пронизывающий ветер заставляет поднимать воротники и завидовать Куликову, обмотанному тонким, но очень тёплым пледом.

Зерно, кстати, всё-таки ест. И даже выпивает кофе вместе с товарищем, до того момента успевшим прикончить две чашки. Оперативник, возящийся с «Хироном», не поднимает головы, даже когда Лёня выбирается из кокона и скрывается за ширмой переносного биотуалета.

Когда зуммер возвращается под тент и снова опускается в кресло, Алекс с облегчением замечает, что тот выглядит значительно лучше. Едва парни остаются вдвоём, лишённые необходимости общаться с целой чередой незнакомцев, пиксельхантер словно оттаивает, а на лицо возвращается краска. Они оба — знатные в своём роде социопаты, но Зерно куда в большей степени, а потому мим его не винит.

Бельмондо одёргивает себя, чтобы перестать то и дело посматривать на часы.

Судя по тягучим, похожим на плавленый сыр минутам, транспорт прибудет совсем скоро. Менее, чем через полчаса. Это, разумеется, если верить интервалу, установленному Татьяной. И тогда чехарда закончится. Он будет отвечать на вопросы. Честно, даже откровенно, как на исповеди. Наконец-то свяжется с адвокатом.