Мстислав Дерзкий часть 2 - Тимур Машуков

Дверь в баню я открыл плечом. Внутри было ещё жарко, пахло берёзовым веником и влажным деревом. Я уложил девушку на широкую лавку в предбаннике и на мгновение застыл в нерешительности.

Чтобы работать с её телом, чтобы очистить каналы энергии, нужно было убрать всю грязь, всю постороннюю скверну. Физическую в первую очередь. Её одежда была в крови, земле и бог весть в чём ещё.

— Отбрось пошлые мысли, Мстислав, — сурово приказал я сам себе. — Сейчас ты не мужчина. Ты — лекарь. А лекарь не видит разницы между мужчиной или женщиной. Для него есть лишь болезнь, с которой надо справиться.

Сначала я снял с неё сапоги — крепкие, практичные, но изрядно поношенные. Потом принялся за тёмную, облегающую одежду, напоминающую форму для боя. Застёжки, ремни, скрытые карманы. Всё было функционально и без намёка на украшательство. Под верхним слоем оказалась тонкая, почти невесомая рубаха из шёлка-сырца. И вот тут я невольно ахнул.

Тело, освобожденное от покровов одежды, было… худым. Не просто стройным, а истощённым. Рёбра проступали под кожей, ключицы торчали острыми углами, на запястьях были видны все косточки. Это было тело аскета, фанатика, вся жизнь которого заточена только на одну цель — работу. На нём не было ни грамма жира, только сухие, длинные мышцы, подобные тетиве лука. И шрамы. Десятки тонких, белых шрамов — следы от клинков, стрел, может, даже когтей. Это была карта бесконечных боёв, нанесённая на живую плоть.

Никакой пошлости в моих мыслях не возникало и в помине. Было лишь холодное, профессиональное любопытство и лёгкая жалость. Что за жизнь должна быть у человека — тем более, у девушки, — чтобы ее тело стало таким?

Я набрал в таз тёплой воды из котла, нашёл на полке кусок грубого серого мыла с запахом дыма и приступил к работе. Действовал быстро, чётко, без суеты. Смыл с неё грязь, кровь, пот. Вымыл длинные, чёрные волосы, распутав их пальцами. Вода в тазу быстро почернела.

Она не приходила в сознание, лишь изредка постанывала, когда я задевал особенно глубокие синяки или засохшие ссадины. Её кожа под грязью оказалась фарфорово-бледной, почти прозрачной.

Закончив, я вытер её насухо грубым, но сухим полотенцем и положил на лавку. Она была чиста. Физически. Теперь предстояло самое сложное — очистить её изнутри. Вернуть ту самую искру, что вот-вот была готова угаснуть.

Я глубоко вдохнул, выдохнул. Отогнал все посторонние мысли. Вспомнил лицо старого Миролюба.

— Ну, учитель, — прошептал я. — Проверка на прочность. Посмотрим, чему ты меня научил и как крепко…

И положил одну руку на холодный, почти безжизненный лоб, а вторую на живот, где находился центр «хара» — магический источник.

Взгляд чуть задержался на холодной, чуть влажной коже там, где всего день назад зияла ужасная рана от укуса. Теперь там была лишь тонкая, розовая полоска свежего шрама — работа чужеродной силы, поглощённой мной и по капле переданной ей. Но внешнее заживление было обманчиво. Внутри продолжал бушевать яд, тёмная отрава Упыря, пожирающая её жизненную силу.

Я закрыл глаза, отогнал последние сомнения. Неважно, кто она. Сейчас передо мной просто живое существо на грани гибели. А я… я был тем, кто мог это изменить.

Глубокий вдох. Выдох. Я мысленно погрузился вглубь себя, к тому новому, бурлящему источнику силы, что появился после вчерашней бойни. Он отозвался немедленно, послушный и мощный. Но его грубой мощи было мало. Нужна была точность. Тончайшая работа. Как когда-то меня учил Миролюб.

Я начал говорить. Шёпотом, почти беззвучно, но каждое слово было наполнено силой, было не просто звуком, а формой, знанием, вкладываемым в её тело:

— Сила каменной твердыни, крепости горы нерушимой… Войди в кости сей плоти, сделай их крепкими, дай им опору… Пусть чёрный яд разбивается о них, как волна о скалу…

Я чувствовал, как по моим рукам, через ладони, потекла энергия — не яркая и агрессивная, а тёплая, глубокая, бурая, как сама земля. Она вливалась в девушку, укрепляя ломкие кости, насыщая их минеральной крепостью.

— Сила вод чистых, родниковых, что смывают любую грязь… Омой изнутри жилы её, смой скверну, верни крови чистоту и течение… Стань великой рекой, что уносит всякую порчу в земли забвения…

Энергия изменилась. Стала прохладной, текучей, серебристой. Она заструилась по её венам и артериям, встречаясь с чёрным, вязким ядом. Слышался тихий, внутренний шипящий звук — словно раскалённое железо опускают в воду. Яд сопротивлялся, сгущался, пытаясь забить русла.

Девушка застонала. Сначала тихо, потом громче. Её тело напряглось, выгнулось в неестественной дуге. Из её пор, из каждой ранки, начала сочиться чёрная, маслянистая жижа с тошнотворным сладковато-гнилостным запахом. Хорошо, что мы были в бане — деревянный пол быстро впитывал эту дрянь, а потом всё можно будет смыть.

— Сила огня яркого, сердца земного, что выжигает хворь… Пройдись по плоти её чистым пламенем, спали остатки скверны, но не тронь жизнь… Сожги то, что чужое, оставь то, что своё…

Теперь в моих руках запеклось жаром. Внутрь неё хлынула золотисто-алая энергия, обжигающая, но целительная. Она выпаривала остатки яда, выжигала его из клеток, заставляя ту чёрную жижу течь быстрее. Девушка забилась в конвульсиях, её лицо исказилось от немой муки. Мне было её безумно жаль. Но остановиться сейчас — значило убить её. Очищение было болезненным. Таким оно и должно было быть.

— Сила воздуха живого, что дарует жизнь. Вдохни жизнь в тело, ядом пораженное. Запусти ток крови и эфира, развей чужое, восстанови свое….

Я видел это внутренним зрением — как в её теле лопаются маленькие сосудики, не выдерживая давления, как бушует её собственный, до сей поры спящий магический источник, пытаясь адаптироваться к чужеродному вторжению моей грубой силы. Это была битва. Битва на внутреннем уровне, и я был в её центре.

Я не сдавался. Я латал, сшивал энергией разорванные ткани, укреплял стенки сосудов, направлял буйные потоки её силы в нужное русло. Я был и лекарем, и воеводой сражающимся с нечистью, и творцом в одном лице для этого маленького, умирающего мира, которым сейчас было её тело.

Не знаю, зачем я это делал. Рациональных причин тому не было. Она могла очнуться и воткнуть мне в сердце кинжал. Она могла быть тем самым коварным оружием, что Тёмный Князь подбросил мне в руки. Могла быть пешкой богов. Но что-то глубже, чем разум, шептало, что это правильно. Что это необходимо. Что в