Двадцать два несчастья. Том 3 - Данияр Саматович Сугралинов

* * *

А утром меня разбудил дикий вопль.

Кричала тетя Роза. Отчаянно и безнадежно.

«Дядя Веня умер», — похолодел я. Меня буквально сорвало с кровати, и я соскочил с диванчика как был, в трусах и майке, и рванул в комнату тети Розы. Из своей комнаты высунулись родители Сереги — тоже переполошились.

Опередив отца на пару секунд, я замер на пороге, вглядываясь в полумрак комнаты.

На кровати, вжавшись в стену, тряслась тетя Роза и душераздирающе орала. А рядом, на ее подушке, лежала дохлая мышь. Обычная серая полевая мышь. Мертвая.

Тетя Роза косилась на нее и продолжала верещать, не переводя дыхания. Рядом беззвучно трясся дядя Веня. Видимо, от смеха.

Следом за мной в комнату влетел запыхавшийся отец Сереги.

— Роза, что случилось⁈

— Т-там… т-там… — тетя Роза ткнула дрожащим пальцем на подушку. — М-мышь!

А в центре комнаты, на полу, сидел абсолютно счастливый Валера. На его жуликоватой морде расплылась чеширская улыбка, а хвост гордо торчал трубой. Он принес подарок и явно ждал похвалы. Оставалось загадкой, как он проник в комнату через закрытую дверь, но от Валеры всего можно ожидать.

— Это твой паразит⁈ — взревела тетя Роза, тыча пальцем в котенка.

Тот горделиво мяукнул и принялся вылизывать лапу.

Мышь торжественно похоронили в огороде, а тетю Розу отпоили валерьянкой.

Спать дальше, понятно, уже никто не ложился. Да и рассвело почти.

Когда я вышел на улицу сделать зарядку, оказалось, что уже выглянуло солнце, будто природа решила загладить вину за вчерашнюю хмарь. Небо расчистилось, капельки росы поблескивали на траве, и настроение у всех заметно поднялось.

Я пошел прогуляться до речки, а когда вернулся, зашел в дом проверить дядю Веню. Тот чувствовал себя намного лучше, да и диагностический модуль при нем не включился. Так что я разрешил ему подняться с постели.

Тетя Роза и Вера Андреевна сидели во дворе и лущили фасоль в большой эмалированный таз. Шелуху от стручков скидывали на домотканый половичок, древний и вытертый до дыр. Валера крутился рядом и пытался ловить сухие стручки, но тетя Роза его постоянно шугала.

— Валера, брысь отсюда, — укоризненно сказал я.

Котенок не отреагировал, зато отреагировали женщины.

— Как Веня? — с тревогой спросила тетя Роза, глядя на меня большими глазами. Под ними залегли темные круги — видно, плохо спала.

— Лучше. Скоро выйдет.

— Хорошо, — вздохнула она и вернулась к фасоли. Пальцы ее двигались автоматически, вышелушивая стручок за стручком, но мысли явно витали далеко.

Николай Семенович сидел рядом и потерянно ковырял палочкой землю. Вид у него был виноватый, словно это он довел друга до криза.

— Баньку-то топить будем, отец? — спросил я.

— Да какая банька без Вени…

— А почему нет? Он в себя пришел, давление снизилось. Просто не будет сидеть в парилке. Выйдет на веранду, посидит с нами, чаю попьет.

— Сережа прав, — поддержала меня Вера Андреевна. — Мы с Розой тоже в баню хотим.

— И шашлыки сделаем, — добавил я. — Тетя Роза баранину замочила, жалко будет, если пропадет. Жарить на сковородке — совсем не то. К тому же дяде Вене шашлыки можно, там ничего вредного.

Это решило спор. Тетя Роза встрепенулась, на ее лице мелькнуло подобие улыбки — кулинарный инстинкт оказался сильнее тревоги.

После вкусного и сытного завтрака и чаепития из самовара мы с отцом натопили баню. Капитально так. Я наносил воды, заполнил три бочки и все ведра, а потом занялся вениками. Их я всегда делал сам, никому этот процесс не доверял. А все из-за одного случая.

Когда-то, еще зеленым аспирантом, поехал в научную экспедицию собирать материал для изучения неврологических синдромов у оленеводов ямальской тундры. В одной фактории остановились на несколько дней. И там была баня. Настоящая, на дровах. После месяца в энцефалитке и «душе из репеллента» мы мечтали о ней как о чуде небесном.

Был среди нас один парень, археолог из другой экспедиции. Руслан его звали. Говорит: вы, ребята, воду таскайте и баню топите, а я пока веников нарежу. Парень был хлипкий, тщедушный, вот мы и согласились. А когда начали париться, я смотрю — одного повело, второй на четвереньки упал, третий выскочил на улицу и не может отдышаться. Да и меня, на что здоровый был тогда, затошнило, голова закружилась, в ушах зашумело.

Кое-как выползли. Стали разбираться. Еда та же, вода та же, репеллентом не брызгались. А что тогда? Кто-то догадался посмотреть веники. И оказалось, что Руслан в каждый березовый веник вложил по несколько веточек багульника. Мол, он так вкусно пахнет.

Хотел как лучше, а мы чуть дуба не дали. Багульник содержит ледол — летучий яд, который при нагревании испаряется и бьет по нервной системе. Головокружение, тошнота, потеря сознания — классическая картина отравления.

С тех пор веники делаю только сам.

Я взял секатор и пошел к березам в конце огорода. Листья уже почти облетели, но, к моему удивлению, кое-где еще держались, желтые и упрямые. Выбирал ветки покрепче, с остатками листвы — как раз на разок запарить хватит. Внутрь каждого веника положил сухие стебли полыни, зверобоя и крапивы.

Крапива — отличное средство при болях в спине и суставах, при проблемах с кожей. После нее спина будто легче становится, да и кожу потом приятно жжет. В сухом виде, после кипятка, она уже не жалит так, как свежая, только дает тепло.

Нашел еще можжевельник и добавил к веникам. Можжевеловые веники по воздействию на организм — одни из лучших, хотя я лично предпочитаю дубовые. Там много дубильных веществ, для кожи — самое то.

Первыми в баню пошли женщины. Им было в самый раз, а мы с отцом ждали, чтобы парилка раскалилась посильнее.

Вера Андреевна и тетя Роза вышли к столу разрумянившиеся, в цветастых ситцевых платьях и вязаных шалях на плечах. Мокрые волосы повязаны платками.

Пришла наша очередь, и когда мы с Николаем Семеновичем зашли в парилку, я аж замурлыкал от удовольствия. Пар был на травяной настойке — Вера Андреевна запарила мяту с любистком, и мы подливали этот взвар на камни. Аромат стоял одуряющий, не надышаться.

Улеглись с отцом Сереги на полки молча. Разговаривать не хотелось. Потели обильно. А после третьего захода взялись за веники… Отхлестали друг друга так, что ух!

А потом