Двадцать два несчастья. Том 3 - Данияр Саматович Сугралинов

Не теряя времени, я вскрыл плевральную полость в пятом межреберье по передней подмышечной линии. Как только прошел плевру, воздух с хриплым свистом вырвался наружу — давление спало. Ввел дренажную трубку, зафиксировал лейкопластырем крест-накрест.

— Тазик с водой под трубку, — велел я, подумав, что хоть примитивный, но водяной затвор.

Леха подставил эмалированный тазик, и я опустил конец дренажа в воду. Из трубки пошли пузырьки — буль, буль, буль — мерный звук, который означал, что воздух выходит, а обратно не возвращается.

Дышит. Проверил — грудная клетка справа поднимается. Хорошо.

Теперь левая сторона. Повторил процедуру — разрез, трубка, фиксация.

Снова этот звук — буль, буль, буль. Теперь из двух тазиков.

Дыхание пациента стало глубже, и я позволил себе выдохнуть. Система обновила прогноз:

АД 68/42. SpO₂ 84%.

Вероятность летального исхода снижена до 45%.

Сорок пять процентов — судьба Гвоздя, по сути, решалась броском монетки. Орел или решка.

— Че там? — прошептал Леха.

— Пятьдесят на пятьдесят, — ответил я. — Или выживет, или нет.

Правую рану я только обработал, удалил лишь полностью оторванные, нежизнеспособные костные фрагменты, не связанные с надкостницей и угрожавшие повредить легкое. Остальные отломки трогать не стал — это работа для нормальной операционной с рентгеном и торакальным хирургом, а не для ангара с тазиками. Рану закрыл временной герметичной повязкой.

Не помешал бы дополнительный контроль гемостаза в области правой раны, но я доверился показаниям Системы. К тому же, если бы артерия была задета, Гвоздь бы уже истек кровью. Кровотечения нет — значит, обойдемся тем, что есть.

Левую пулю, лежавшую поверхностно и мешавшую нормальной обработке раны, я подцепил зажимом и вытащил. Деформированный кусок металла звякнул о дно металлического лотка.

— Сувенир, — пробормотал Леха.

Я не ответил, сосредоточившись на ножевом в боку. Ограниченно сблизил края и закрыл асептической повязкой.

В напряженной тишине я слышал сопение Лехи, хриплое дыхание Гвоздя и бульканье — тазики продолжали свою работу.

Проверил пульс — сто четырнадцать. Уже лучше, чем сто двадцать восемь в начале.

На все про все ушло чуть больше часа. Большую часть времени съела стабилизация дыхания и контроль дренажей.

Когда я наконец выпрямился, что-то случилось с руками. Они вдруг зашлись мелкой противной дрожью, которую я не мог унять. Пока работал — держался, а теперь, когда адреналин схлынул, тело предъявило счет.

Я отошел на шаг и привалился к холодной бетонной стене, чувствуя, как ноги становятся ватными. Усталость навалилась разом, будто кто-то накинул на плечи свинцовое одеяло. В голове было пусто и гулко, и я никак не мог понять — радоваться или нет. Вроде бы сделал все, что мог, вроде бы пациент дышит, а внутри — ничего. Ни облегчения, ни удовлетворения. Просто пустота.

— Нужен антибиотик, — сказал я. — Внутривенно, который был в скорой, если не все растащили.

Леха кивнул и метнулся к сумкам с добычей из угнанной машины.

В зал вернулся Чингиз. Постоял, глядя на лежащего Гвоздя, на капельницу, на тазики с трубками.

— Жить будет? — спросил он тихо.

— Если довезете его до больнички в течение суток — шансы есть, — ответил я. — Процентов шестьдесят. Но нужен нормальный торакальный хирург, рентген и переливание крови. Я сделал что мог.

Чингиз помолчал, потом кивнул и проговорил:

— Спасибо, Серый. Мы это запомним.

— Звучит как угроза, — криво усмехнулся я.

Он издал смешок, смутился:

— Я в хорошем смысле. Отблагодарим.

Я кивнул и, стягивая окровавленные перчатки, хрипло спросил:

— Есть воды выпить?

Тотчас же мне протянули несколько бутылок с водой.

Хватанув ту, что была ближе, я сделал большой глоток и поморщился — это был спирт!

— Вы чего? — прокашлялся я, сплевывая все на пол.

— Так это ж лучше, чем вода! — заискивающе сказал мужик, который подсунул мне бутылку.

Остальные заржали.

Шок от ранения товарища прошел, и они тут же вернулись в свои обычные скотские ролевые игры — «надави на слабейшего». Но нет, позволять садиться себе на шею я больше не собирался.

— Ты дебил? — тихо, но с угрозой спросил я.

В ангаре враз стало тихо.

— Ты че сказал? — забыковал мужик.

— Что слышал! — возмутился я. — Зачем было делать операцию, такую сложную и в таких условиях, если ты меня сейчас решил напоить?

— Угомонись, Серый, — попытался примирительно сказать Чингиз. — Окунь хотел как лучше…

— Как лучше? — вызверился я. — А если Гвоздю сейчас плохо станет⁈ А я в дрова⁈ Вы совсем тупые, ребята, да?

В ангаре воцарилось смущенное молчание.

— Окунь, ты задрал, — рыкнул на мужика Чингиз.

Тот пожал извинительно плечами, после чего мне дали бутылку с водой, которую он сперва попробовал, проверяя, и на этом инцидент можно было считать исчерпанным.

— А дальше что? — спросил Чингиз.

— Нужно смотреть за его состоянием, — сказал я. — До утра я побуду, а потом кто-то сменит меня. Если что — мой номер у тебя есть. Привезете.

Чингиз кивнул и крепко пожал мою руку. Не отпуская ее и посмотрев ему в глаза, я твердо сказал:

— Чина, это было в первый и последний раз. И так из-за вас я теперь под статьей хожу. Ты меня понял?

— Не бзди, — преувеличенно бодро сказал он. — У Михалыча с этими… — он похлопал себя по плечу, — все на мази.

— В последний раз, — повторил я.

— Ладно, ладно, — отмахнулся тот, и только тогда я отпустил его ладонь.

Потом начали подходить и другие, они тоже жали мне руку, и так, в один момент, я из Сереги, должника и лоха, превратился в уважаемого Сергея Николаевича.

Но если я думал, что на этом все закончилось, то это было не так. Едва вышел из душной, пропахшей кровью и страданиями комнаты в коридор, за мной скользнул неприметный человек.

— Где туалет? — устало спросил его я.

— Иди за мной, покажу, — облегченно сказал он и первым пошел вперед.

Я, соответственно, отправился за ним.

И тут ко мне из бокового коридора с плачем подбежала та девушка, что рыдала над телом Гвоздя, и кинулась на грудь:

— Спасибо, доктор! Спасибо вам большое! Век не забуду! В рабы пойду, душу отдам, все сделаю! — захлебывалась в рыданиях она.