Смерть во имя истины - Анна Велес

моей защиты, — пояснил брат Маркус. — Так бывает часто, старые люди просят защиты тех, кого сами обижали ранее. Он же бил меня и осыпал насмешками из страха передо мною. Потому, думается мне, он и желал встречи со мной в тот раз. Это было за два дня до смерти отца Иокима. Я шел по делам своим, и встретил настоятеля у порога покоев брата Дария. Настоятель был печален. Его заботило состояние затворника. Тогда я и обещал, что постараюсь поговорить с братом Дарием. С тем настоятель и ушел. И тут же двери покоев распахнулись, и брат Дарий сам начал звать меня. Он был в возбуждении и сильно напуган. Он твердил, что отец Иоким наведет на него опасность смертельную, потому что требует с него рукопись, которую брат Дарий ему обещал.

— Не говорил ли он тебе, брат, что это за рукопись? — спросил Саймей, увлеченный рассказом.

— Он твердил лишь, что никогда и не видел ее, и уж тем более не имел, — вспоминал блюститель. — Что будто бы лишь слышал об этом свитке. Он не раскаивался во лжи, но верил, будто навлек на себя беду, словами своими. Более того, из разговора памятного с настоятелем, о котором поведал тебе Арам, понятно стало брату Дарию, что настоятель о той рукописи знает больше него. И будто сам отец Иоким грозил ему, что беседы их о том свитке несут угрозу.

— Стало мне ясно, что ты был последним, кто видел брата Дария живым, — сообщил блюстителю Посланник после некоторых раздумий. — И лишь злоумышленник, затеявший убиение, был там после. А не мог ли кто слышать вас?

— Это мне не ведомо, — пожал плечами брат Маркус, и на лице его было недоумение. — Говорил брат Дарий громко. Однако двери были закрыты. И я не думал тогда о таких вещах, потому что был встревожен его мольбами о помощи и его состоянием. Но больше волновало меня, что странная угроза, о которой он так твердил, могла грозить и отцу Иокиму. Эта тайна стала зловещей…. — он вдруг опустил лицо в ладони и голос его наполнился скорбью. — Именно из-за этой тайны я и поклялся отцу Иокиму в ночь его смерти, что промолчу о своей помощи. Тем более, меня тогда так потряс вид раны. А отец Иоким все настаивал, что он успел уклониться…

— Успел уклониться? — Посланник даже подался вперед, услыхав таковые слова. — Вот уж поистине, как многим смог ты мне помочь! А не говорил ли тогда отец Иоким, отчего ему довелось уклониться?

— О нет, — печально вздохнул брат Маркус, подняв лицо. Саймей увидел слезы в его глазах. — Я же говорил, он настаивал, что это страшная и губительная тайна, что она ведет всех нас к гибели. Почему я все же послушался его и не пошел к брату Веспасу?! Ведь я же видел эту рану?

— Потому что знал слишком многое, — отвечал ему Посланник довольно сухо.

— Если так … — немного робко сказал послушник, что внимал словам их с волнением. — Тогда понятно, что наставник мой все же обнаружил тайник с той странной рукописью. И там же нашел он и смерть свою. И место это рядом!

Последнее пугало юношу более всего.

— Успокойся, Арам, — ласково просил его Саймей. — Не думаю я, что это место столь легко найти. Однако, — и тут голос его тоже окрасился тревогой. — И меня пугает эта рукопись, если ее содержание ведет к смерти и проклятию.

— Тогда и я думал так, слушая его, — признался брат Маркус. — Но все равно, нет мне прощения за мое необдуманное молчание. Ведь погиб и второй человек. Вот что пугает меня теперь. И заставляет мучиться.

— Я думаю, ты искупишь свою вину, — обратился к нему Посланник.

— Надеюсь, ты прав, — немного успокоившись, сказал блюститель. — Вспомни, Арам, как много ездил наставник твой в последнее время.

— О да! — тут же живо откликнулся послушник. — И помню я, что сопровождал его во многие места. Но бывало, что вместо меня брал тебя он с собою.

— И если мы вместе повторим весь путь его, — задумчиво молвил Посланник. — То найдем тоже, что найдено было отцом Иокимом.

— Однако, думаю я, брат, что стоит оставить нам Арама вне наших дел, — озабочено глядя на послушника, сказал брат Маркус. — Это опасно, как я уже тебе говорил, и на что указывают скорбные вести дней последних.

— Нет! — тихо, но твердо ответил юноша. — Не брошу я дело наставника своего из-за страхов. Не оставляйте меня в неведении, молю вас!

— Я понимаю порыв его, — сказал Посланник брату Маркусу. — Более того, мне думается, что ныне с нами он будет в большей безопасности, чем один. Ему уже известно многое, и как мы поняли сегодня, для кое-кого он становится легкой добычей.

— Тогда следует нам держать все в секрете, — предложил блюститель. — Нынче буду я держаться дальше от вас. И лишь когда соберешься ты со мной в Шалем, будто бы передать письма или же за покупками, тогда и встретимся с тобою, брат.

— Сначала я посещу Лехем с Арамом, — решил Саймей. — Это не вызовет подозрений. Я возвещу, что имею намерение поклониться Дому Пастуха.

— Разумное решение, брат, — и только теперь улыбнулся брат Маркус искренне и с облегчением. — Пора мне, брат. Спасибо, за хлеб и фрукты. За беседу. И тебе, послушник. За уют и заботу. Увидимся на молитве.

Со словами сими покинул он покои Посланника. Саймей и Арам переглянулись. Близилась обедня, но оба они были так измотаны, что двигаться просто не было сил.

— Кажется, я вправе не соблюдать все устои общины? — чуть смутившись, спросил Посланник ученика.

— Да, — юноша лукаво усмехнулся. — Кстати, и я тоже могу быть от них освобожден. Пока являюсь твоим учеником.

Посланник рассмеялся. Они оставили пищу не убранной, и только добравшись до постелей, оба крепко заснули.

Валий Глат

— Служба Дому Истины сурова, — пояснил Арам, когда Посланник пытался помочь ему убрать со стола. — Ты же, учитель, готов изнежить меня заботой. После мне будет трудно исполнять свой долг.

— А ты не думал об ином пути? — с интересом спросил его тогда Посланник.

— Нет, — быстро, но твердо, сказал Арам. — Это в моем характере. И иного я не могу представить. Для путей вне общины нашей нужно мыслить иначе. Я же, живя в роду своем, чувствовал себя несчастным, хотя имел и любовь и заботу. И только придя сюда, обрел я свое место. Теперь после смерти настоятеля, который был мне верным защитником и учителем, мне придется трудно, но по-прежнему только под крышей дома общины нашей я счастлив.