Жмурки 2 - Татьяна Зимина

Ну какие у него могут быть цели, поручик? Власть. Тут и гадать не надо — все, кто начинает хоть что-то соображать, хотят власти.

— Даже вы?

— Я своё уже отхотел.

Опять помолчали.

Маша учила Валида играть в тетрис — до нас то и дело доносились азартные выкрики и стоны разочарования.

— Шаман хочет истребить всё сверхъестественное, — сказал я.

Алекс посмотрел на меня с недоверием.

У меня дёрнулась щека. Не думал, что придётся объяснять очевидное…

— Я — переговорщик. Я умею слышать не то, что говорят, а то, о чём хотят умолчать.

— Это я прекрасно знаю.

— Да ну?.. — хрупкое понимание, которое установилось между нами, вновь пошло трещинами.

— Ты пойми, поручик: не он первый, не он последний, — Алекс вытащил сигареты, покосился назад, на Машу, и со вздохом сунул пачку назад.

Я не стал напоминать ему, что Аврора Францева смолила, как не в себя, и по идее, Маша к табаку давно привыкла.

Но это не значит, что нам плевать на её здоровье, да-да-да…

— Ты что же думаешь, — продолжил шеф, несколько раздраженно. — Крестовые походы, костры инквизиции — это всё так, от скуки? Именно ПОЭТОМУ в своё время и был создан Совет. Чтобы контролировать жизнедеятельность тех, кто может не понравиться людям. А ещё — ограничивать наши аппетиты. Многие, очень многие могут подумать, что пора сместить человека с его пьедестала. И думают до сих пор — время от времени.

— Но это порождает лишь новые крестовые походы и костры.

Настроение мрачнело, словно в стакан прозрачной воды капнули чёрной туши.

— И чтобы их избежать — нужны мы, поручик. Уж извини, если тебе эта истина покажется банальной.

— Совета больше нет, — напомнил я. — Дознаватель сейчас — дырка от бублика. Вы же сами видели: начинается новая эра анархии.

— Но-но, — строго одёрнул Алекс. — Анархия — мать порядка.

Я усмехнулся. Уж кто бы говорил…

— Чисто по опыту, кадет: люди быстро устанут от вседозволенности. И тогда они обратятся к НАМ.

Я подскочил на сиденье. Не удержал руль, тяжелый Аурус вильнул в сторону, через приоткрытое окно долетел вой недовольной малолитражки.

— Вы что же, — я сглотнул. — Вы что же, хотите организовать новый Совет?

Шеф посмотрел на меня с предубеждением.

— Кто-то же должен.

— Но вы всегда старались держаться в стороне, шеф! Я думал, вы питаете органическое отвращение к всякой власти, и…

— У нас есть ОБЯЗАННОСТИ. Их должно блюсти.

— Оберегать человечье стадо и всё такое? Не слишком ли много для одного поэта и одного мертвеца?

— В самый раз.

— Да? Ну ладно. Как скажете.

— То есть, ты так не думаешь, — Алекс поджал губы. Я чувствовал, что он опять начинает закипать, но остановиться уже не мог.

— Нет, ну почему же. Жираф большой…

Шеф начал что-то говорить — быстро, запальчиво, но его перекрыли свист покрышек, вой сирен и равномерное твок-твок-твок…

На дорогу перед Аурусом садился вертолёт.

Не слишком новый МИ-8, но и он занял обе полосы.

Маша и Валид прилипли к переднему стеклу, Алекс выскочил из кресла и уже открывал дверь.

Один я как сидел, так и остался сидеть.

Ясен пень, МИ-8 прилетел по наши души. Вопрос в другом: помочь, или остановить?..

До Сочи, по моим прикидкам, оставалось километров двести — почти приехали.

Обидно будет, если завернут нас здесь и сейчас.

Фестиваль начнётся через пять дней — двадцать первого декабря, в день зимнего солнцестояния…

Алекс уже летел к вертолёту, его ноги едва касались земли, непокорные вихры трепал ветер, полы охотничьей куртки раздувались.

Подлетел, и — споткнулся. Словно перед ним было прозрачное стекло, силовое поле, не пускавшее дальше.

Пассажирский люк вертолёта открылся, из него выбрался майор Котов.

«Любой ценой остановить Атоса…» — билось в голове.

Судя по выражению лица, майор прибыл именно за этим.

Обвинение в терроризме.

Нас с Алексом обвинили в обрушении ветки метро в Москве. Крыть было нечем — вина наша была до слёз очевидна.

Если б с нами был Гоплит, или отец Прохор — думаю, удалось бы договориться. Точнее, убедить Котова в том, что действовали мы из благих побуждений.

Но без них всё обернулось, как обернулось: нас взяли в наручники, окружили кольцом автоматчиков и сопроводили в вертолёт.

Валида не тронули — он был ни при чём. Документы на Аурус в порядке, так что к оборотню претензий не было никаких: перевозил двух пассажиров.

Он ведь мог и не знать, кто они такие…

А вот на Машу у Котова предписание БЫЛО: вернуть в детдом. Не приёмной матери, а именно в детдом, причём, в спецблок для трудных подростков — таких, по которым зона плачет.

И для Рамзеса приготовили документ: оказывается, пёс являлся опасным, зараженным вирусом бешенства хищником. Его предполагалось усыпить.

Абсурд. Фарс. Ерунда на постном масле.

Обвинения были сфабрикованы на коленке, шиты белыми нитками.

Но именно так и работает адская машина: чем глупее и неправдоподобнее, тем больше в неё верят.

Конечно же, Алекс разорался — до того, как на нас нацепили наручники…

Бросив бумаги Котова в грязь, он топтал их, вытирал о них ноги, словом, устроил целое представление.

Я не понимал, зачем. Конец неизбежен, против лома, то бишь, отряда спецназа в полной выкладке, нет приёма…

Но потом, когда майор бросился проверять Аурус, и вдруг, неожиданно, оказалось, что никакой собаки и никакой девочки в салоне нет…

— Куда вы спрятали ребёнка?.. — кипятился Котов.

Алекс лишь округлил глаза и самым простецким голосом спросил:

— Какого ребёнка?

Ах да. По версии майора, Машу мы похитили — из-под носа бдительного директора интерната.

И самое страшное: он ведь ВЕРИЛ в то, что творил. Котов ИСКРЕННЕ полагал, что арестовывает опасных преступников и террористов.

Он даже испытывал по этому поводу угрызения совести:

— Я говорил тебе не высовываться, Сергеич? Ведь говорил же?.. Ну зачем ты полез в бутылку? Скажи хотя бы, где ты спрятал девочку.

— Покайся, Иваныч! Тебе скидка выйдет… — глумливо процитировал шеф и на этом замкнулся.

В гордом молчании.

Меня же Котов тщательно игнорировал. Арестовал —