Рассвет русского царства. Книга 2 - Тимофей Грехов

— Арбалеты? — переспросила она. — Самострелы?

— Они самые. Только мои мощнее и бьют точно, пробивая доспех. Когда я первый арбалет сделал, и Ратибор Годионович увидел, как он бьёт, пятьдесят штук заказал. Вот тогда-то мои дела на лад и пошли.

— Ты и кузнец, и лекарь, и изобретатель, — покачала головой княгиня. — Шестнадцать лет, а столько всего умеешь. Прям диву даёшься.

— Просто выживал, — пожал я плечами. — После того, как мать и брат умерли, отец… он замкнулся. Сейчас с новой женой живёт, вроде пришёл в себя. Но до этого эту ношу приходилось нести мне.

— Плохой хозяин? — уловила она.

— Не сказать, чтобы сильно, что-то он всё равно делал, — соврал я, не желая Григория выставлять в плохом свете. Ведь никогда не знаешь, как судьба повернётся. — Но воин он гораздо лучше.

Мария Борисовна задумчиво кивнула.

— Понимаю. У меня брат такой. Михаил весь в войне, в политике. А вот в семейных делах — беда.

Я подошёл к своему кафтану, висевшему на спинке стула, и достал из ножен свою саблю. Не ту, простую, а ту самую, из дамасской стали.

— Не пугайтесь, — предупредил я, видя, как она напряглась. — Я просто хочу показать. Так сказать, похвастаться, ведь его я сам выковал.

Я медленно вытянул клинок из ножен. В луче света, падавшем из окна, сталь заиграла причудливым узором, волны, переплетения, словно застывшая вода.

— Красиво… — выдохнула она. — Это узор такой нарисован?

— Нет, государыня. Это такой способ ковки и ни капли не совру, сказав, что ковал её неделю. Она твёрдая и гибкая, и недавно я проверил её в деле.

— Это где? — тут же спросила Мария Борисовна.

Немного подумав, я решил не говорить про бой с новгородцами. А вот про поединок с испанцем рассказал, как и про то, что клинок моего противника сломался, и это стало определяющим фактором в его судьбе.

Потом я спрятал саблю обратно в ножны, продолжил уборку.

Честно, я не привык… вернее, отвык убираться. Хорошо, когда у тебя есть слуги, которые делают большую часть работы по дому за тебя.

— Ты упорный, — тихо заметила Мария Борисовна.

Я окинул взглядом проделанную работу. Один угол был чист, но остальная палата всё ещё напоминала пыльный склеп, забитый дорогими, но бесполезными вещами.

И в этот момент мои молитвы были услышаны. Тяжёлая дверь снова отворилась, и на пороге появилась Анна Шуйская. В синем летнике, расшитом жемчугом, она выглядела, как бы это правильно сказать… внушающе. А взгляд был, как у полководца перед битвой. Складывалось впечатление, что она пришла сюда не бытовыми делами заниматься, а в одиночку войско врагов изничтожить! Вот только всю картину сглаживали шесть девушек-холопок, в чистых фартуках и с закатанными рукавами.

Анна окинула комнату быстрым взглядом, задержалась на мне с грязной тряпкой в руках, и её брови едва заметно дрогнули.

— Митрий, — произнесла она голосом, не терпящим возражений. — Брось это. Негоже лекарю, которого сам Великий князь допустил, полы драить.

Она шагнула внутрь, и девушки гуськом потянулись за ней.

— Княгиня Анна, ты как нельзя кстати. — Я поклонился, чувствуя облегчение, что кавалерия прибыла. Дело в том, что я просто боялся оставлять Марию Борисовну надолго одну. И, как правильно сказала Шуйская, я лекарь, воин, слесарь и так далее, но точно не прачка.

Анна подошла к ложу Марии Борисовны и низко поклонилась, после чего перекрестилась на образа в красном углу.

— Здравия тебе, Мария Борисовна, — сказала она с искренним участием. — Мой муж, Василий Фёдорович, велел мне быть здесь и следить за всем. Сказал: «Слушайся Митрия во всём, что касается лечения и порядка. Что он скажет — то закон». Разумеется, твои приказания стоят на первом месте.

— И тебе здравия, Анна Тимофеевна. Вот уж не думала, что ты когда-нибудь будешь за мной ухаживать.

— Для меня это честь и…

— Не надо, Анна Тимофеевна. И ты и я понимаем, что это бремя. Однако, я благодарна тебе и твоему мужу. А теперь, — посмотрела на меня Мария Борисовна, и к ней присоединилась Анна Тимофеевна.

И в её глазах я прочитал немой вопрос: «Ну, командуй, чудотворец».

— Так, что делать, Митрий? — спросила вслух Шуйская. — И вот тряпку можешь отложить. Для этого у меня девки есть.

Она выхватила у меня из рук мокрую тряпку и швырнула её одной из холопок, и та поймала её на лету.

— Перво-наперво, — начал я, чувствуя, как ко мне возвращается уверенность. — Убрать всё лишнее, ковры со стен и пола долой. Их выбить, да так, чтобы ни пылинки не осталось, и убрать в кладовые. Сюда лучше не возвращать.

Холопки переглянулись.

— Слышали? — заметив их замешательство рявкнула Анна. — Живо! Сворачивайте и выносите!

— Настя, Дарья, Маланья, — берите тряпки, вёдра, всё, что нужно. Начинайте мыть полы. Ульяна с Федосьей, постельное бельё сменить.

— Шторы, — продолжил я. — Эти бархатные пылесборники снять. Окна вымыть. Повесить что-то лёгкое, льняное, что можно стирать хоть каждый день.

— Сделаем, — кивнула Анна.

— Постельное бельё, — я указал на ложе. — Всё, на чём лежит государыня. Простыни, наволочки, одеяла. Всё снять. Выстирать в кипятке. Не просто в горячей воде, а прокипятить в чанах не меньше получаса. Марию Борисовну помыть и переодеть в чистое.

Холопки мгновенно рассыпались по комнате, как хорошо отлаженный механизм, и никакой суеты, никаких лишних вопросов.

Работа закипела.

Это было похоже на штурм. Девушки, подгоняемые строгими окриками Анны, носились, как угорелые. Тяжёлые ковры сворачивались в рулоны, поднимая облака вековой пыли, от которой Мария Борисовна закашлялась.

— Не трясите их сильно. Если сил не хватает, то меня попросите! — скомандовал я.

Через час покои изменились до неузнаваемости. Исчезла давящая роскошь, ушёл полумрак. Комната стала казаться больше. Голые стены, чистый деревянный пол, который девки намывали уже по третьему разу с щёлоком.

Мария Борисовна, укутанная в простое шерстяное одеяло, с удивлением оглядывала свои новые владения. Её уже успели помыть и переодеть в чистое и, пока проходило омовение, я обживал соседнюю комнату, в которую от Шуйских принесли мои вещи. Там тоже требовалась нехилая уборка, но пока ограничился тем, что открыл окна. А позже попрошу Шуйскую отправить на уборку своих холопок.

— Пусто как… — прошептала Мария Борисовна, когда дело приближалось к завершению. — Словно в келье монашеской.

— «Если так выглядит келья, — про себя подумал я, — то там отлично живут. Уверен, Мария Борисовна не знает о чём говорит».

— Зато дышится легко, — заметил я, проверяя пульс на её запястье. — И никакой дряни в воздухе.

Анна подошла ко мне.

— С уборкой почти покончили, — отчиталась она. — Что дальше?

— Еда, — сказал я. — Самое важное. Нам