Молот Пограничья. Книга IV - Валерий Пылаев

по его широкой спине было понятно, что вопрос оказался некстати. Или некстати оказалось само мое появление — прямо перед обедом, в суете и без дружеских похлопываний по плечу или хотя бы вопросов про здоровье многочисленных родственников. Горчаков и сам не жаловал расшаркивания, положенные по этикету при любой встрече титулованных аристократов, однако спешить любил еще меньше.

Видимо, поэтому и встретил меня без привычной теплоты. Руку пожал по-обычному крепко, но улыбался как-то неестественно и будто бы через силу, а стоило заговорить о волоте — тут же сник. И молчал всю дорогу, так что мне оставалось только соображать, что же такого могло случиться.

И когда. Мы с Горчаковым не раз встречались и после того, как я по самое не хочу наглотался аспекта Смерти, истребляя упырей на капище у деревянных идолов. И даже если старик и опасался моих новоприобретенных темных сил, внешне это не проявлялось никак.

Я как и раньше принимал его у себя в Гром-камне и сам порой наведывался в Ижору. Дела шли своим чередом, Горчаков доверял мне безоговорочно, звал в дом выпить чаю с дороги… Правда, Елену с Аскольдом за стол больше не приглашал, предпочитая беседовать с глазу на глаз.

Наверное, все-таки осторожничал — слишком уж дурную славу заработали некроманты в свое время. И старик инстинктивно предпочитал держать детей подальше от ходячего источника темной магии, однако в остальном…

Нет, кое-что все-таки изменилось. Хмурый и сосредоточенный вид был у Горчакова с самого моего приезда, так что беседу определенно стоило начать с чего-то попроще. Вместо того, чтобы чуть ли не из кабины внедорожника вопрошать про древний боевой доспех.

Но исправляться было уже поздно, так что мне оставалось только шагать следом за стариком, тихо похрустывая ботинками по свежевыпавшему снегу. Вопреки ожиданиям, мы отправились не в оружейню на первом этаже и даже не в гараж, который стоял чуть в стороне от господского дома, а еще дальше. И через минуту тропинка между деревьев привела нас к здоровенному сараю.

Здание было явно не первой свежести, чуть ли не заброшенное. Крыша провисла под тяжестью лет, а сруб покосился так, что если бы не толстые жерди, подпирающие стену, сарай наверняка уже давно съехал бы под холм, по пути развалившись окончательно.

Здоровенный ржавый замок, единственное окно, крест-накрест забитое досками, мох на бревнах… Похоже, никто сюда не ходил уже целую вечность.

— Не дело технику в таком месте держать, конечно, — тоскливо произнес Горчаков, будто оправдываясь. — Но оружейня у меня тесновата. Места немного, а штуцеров мы с тобой в бою набрали — на целый взвод хватит. И верстак побольше надо, и… В общем, сам увидишь.

Пока старик гремел связкой ключей, выискивая нужный, я успел в очередной раз подумать, что он явно не восторге от происходящего. Не привирает, не темнит, даже не пытается скрыть, и все же будто стыдится, что волот — наследие предков, могучая боевая машина, которую способен подчинить лишь наделенный Даром воитель — вынужден пылиться где-то на задворках.

Со Святогором случилось то же самое — но он хотя бы ржавел в оружейном сарае у гридницы. А здесь… Когда замок, наконец, с лязгом покинул проушины, и ворота открылись, оставляя на снегу грязно-серые полукружья, мне в нос тут же ударил запах сена.

— Ну… зато здесь сухо. — В голосе Горчакова снова послышались виноватые нотки. — И не полезет никто без надобности.

Еще до того, как раздался щелчок, и под высоким потолком вспыхнула покрытая пылью лампочка, я успел разглядеть в полумраке очертания чего-то подозрительно похожее на телегу. Справа на столбе висела дуга и еще какая-то упряжь, а чуть дальше у стены стояли лопаты, ржавые вилы, бочки с ящиками, из которых половина была сломана… Выглядело это так, будто где-то лет двадцать назад сюда стащили хлам со всей Ижоры, бросили и заперли на веки вечные.

— Позорище, конечно, — со вздохом признался Горчаков, проходя вглубь сарая. — Давно уже хотел тут все разгрести, но все руки не доходят.

Я осторожно двинулся вдоль телеги, то и дело смахивая с лица налипшую паутину и переступая через обрезки досок. Похоже, кто-то из прежних хозяев усадьбы был тем еще жмотом, и предпочитал бережно хранить даже то, что по-хорошему давно стоило сжечь или отправить на свалку.

Зато никаких вопросов больше не осталось: отдыхай Святогор в таком месте, я бы, пожалуй, тоже стеснялся. А для Горчакова, который знал древние традиции Пограничья лучше, чем современный этикет, отправить механический доспех предков в сарай с граблями и вилами и вовсе было позором.

Но масштабы этого позора я оценил, только когда в воздух взвилась туча пыли, и брезентовое покрывало упало на пол.

Волот Горчакова выглядел… нет, даже не жалким — хуже. Не знай я, что передо мной, пожалуй, решил бы, что это просто сваленные в кучу железки, на которых повисла грязь и ошметки каких-то мешков. Ржавчины было столько, что она уже вовсю осыпалась на подложенные снизу доски, сочленения превратились в сплошные комья грязи, а от когда-то могучей брони остались только покрытые сквозными дырами пластины.

И эти раны гигантский воин получил не в бою. Нет, их оставило время — такое же беспощадное, как оружие врагов. Десятилетия одиночества, темноты и сырости для волота оказались страшнее любых сражений. И сумели сделать то, с чем не справились ни стрелы, ни мечи, ни пули, ни смертоносная магия. Чары, оплетавшие металл, едва отзывались на прикосновения моего Дара, и разбудить их вряд ли смог бы даже самый могучий жив-камень.

Волот спал крепко.

— Как… У него есть имя? — тихо спросил я.

— Руевит. В честь древнего бога войны, — ответил Горчаков. И зачем-то принялся объяснять дальше. — Ему уже давно никто не поклоняется. Слишком уж кровь любит. Не отвагу, не победу, а кровь. И избы сгоревшие. Такой вот он… недобрый.

Недобрый. Это слово отлично подходило — и давно забытому суровому божеству, и машине, которая унаследовала его имя. Волот утратил половину деталей и частей брони, однако и оставшихся хватало понять, кем и чем он когда-то был.

— Здоровый… — Я поднял руку и осторожно коснулся металлической груди. — Видимо, ваши предки были покрупнее моих.

Даже ободранный остов Руевита смотрелся куда массивнее и тяжелее Святогора. Будь у него на месте наплечники и верхняя часть кирасы, он оказался бы больше раза в полтора, но и сейчас выглядел внушительно, грозно… и практично.

Никакой позолоты или резьбы — они или исчезли вместе с пластинами из кресбулата, или изначально отсутствовали. Единственным украшением Руевита