Молот Пограничья. Книга IV - Валерий Пылаев

— Ладно, Игорь. Было и было. — Горчаков тряхнул косматой головой, отгоняя невеселые воспоминания. И вдруг прищурился. — А ты с какой целью-то интересуешься?

— Святогора починить хочу. — Я не стал юлить. — Который у меня в оружейне стоит. Времена сейчас непростые, сами знаете, так что боевая машина лишней не будет.

— Вот уж точно не будет. Особенно если к тебе за реку гости пожалуют, — мрачно ухмыльнулся Горчаков. — Только дело это непростое. Хотя… А вдруг и правда — получится⁈

Не успел я сообразить, что происходит, как он метнулся куда-то влево, споткнулся об брезентовое покрывало, снова поднимая в воздух облако пыли, и принялся ковыряться в углу за железным боком Руевита. Широкая спина закрывала весь обзор, и, судя по доносившемуся из-за нее лязгу и грохоту, старик перекладывал там что-то весьма увестое.

— Ольгерд Святославович! — Я приподнялся на цыпочки, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. — Что?..

— Да подожди… Есть у меня тут одна штуковина! — отмахнулся Горчаков. — Самому уже все равно без надобности, а тебе вдруг да пригодится… Вот! Нашел!

Глава 19

Темнота за Руевитом в очередной раз загрохотала железом, снова полетела пыль, что-то со звоном посыпалось на пол — да так, что гигант вздрогнул. Будто хотел сказать: да какого черта вы тут забыли, людишки? Дайте поспать! Сарай крепко держал свою добычу, но Горчаков не сдавался, и через мгновение вытащил на свет…

Меч. Нет, даже не так — МЕЧ! Огромная железка была длиной чуть ли не в мой рост, а весила столько, что Горчаков с его медвежьей силищей натужно кряхтел, извлекая ее из-под мусора, а удерживать в руках и не пытался — сразу опустил, вогнав острие в пол на пару сантиметров.

Впрочем, несмотря на монструозные размеры, выглядело оружие не слишком грозно. Поначалу я даже принял клинок за обрезок рельсы или что-то в этом роде — настолько он оказался громоздким и неуклюжим. Но даже когда я разглядел дол и оба лезвия… точнее, то, что когда-то ими было, странная реликвия все равно не показалась мне образцом кузнечного искусства.

Я никогда не считал себя знатоком и умельцем, однако сам, пожалуй, сумел бы выковать ничуть не хуже — и уж точно не стал бы вместо оружия делать здоровенного уродца, который едва ли годился для сражения. Разве что померяться с другими князьями, у кого длиннее.

Меч, конечно же.

Единственное, что в клинке как будто оказалось достойным уважения — материал. Его кузнец-гигантоман израсходовал столько, что хватило бы на грузовик. Да и взял явно не самый плохой — иначе древняя железка рано или поздно переломилась бы надвое после очередного удара.

А ударов было много. Когда Горчаков осторожно перебросил мне рукоять меча, не отрывая его от пола, я провел ладонью вдоль лезвия, и кожа то и дело цеплялась за зазубрины. От заточки за долгие годы в сарае, конечно же, не осталось и следа, но сталь еще помнила те времена, когда ею крушили врагов. В том числе и тех, что носили броню — плоть и даже ребра клинок такого размера наверняка кромсал без всякого вреда для себя.

Трудно было даже представить, какой богатырь мог сражаться подобным оружием. Ощупав дол, я сообразил, что даже там толщина металла оказалась чуть ли не в палец. Конечно, Одаренному хватило бы сил кое-как поднять меч и раскрутить его для удара, но выдать хоть что-то похожее на фехтование смог бы разве что боевой маг с рангом Магистра. Да и тот раньше в кровь стер бы ладонь о ребристую рукоять. Может, когда-то на ней и была оплетка, но теперь от нее остались только насечки на ржавом металле.

Однако железякой совершенно точно сражались! И ковали ее уж точно не для того, чтобы повесить на стену над камином и потчевать легковерных гостей рассказами о предках-великанах. От уродливо-гигантского меча даже сейчас веяло пролитой когда-то кровью, будто металл каким-то образом сумел вобрать в себя и сохранить отпечатки битв прошлого.

Прикрыв глаза, я смог почувствовать и чары. Не стихийную магию, способную заставить клинок полыхать огнем или каждым ударом замедлять врага силой Льда — что-то попроще. Распознать аспект я так не сумел, однако в целом сообразил, что он всего-то навсего добавляет прочности материалу. Укрепляет сплав чуть ли не на уровне молекул, превращая сталь в нечто почти неразрушимое.

Грубое решение — впрочем, как и весь меч в целом. Наверняка его и точили, не стремясь к бритвенной остроте лезвий, которые после дюжины ударов о броню все равно тупились, однако на убойной силе оружия это почти не сказывалось. С такой массой меч запросто бы ломал кости и крушил черепа и вообще без режущей кромки.

Доспех уцелел? Плевать — если то, что под ним, уже превратилось в нежизнеспособную кашу. Никаких пируэтов с клинком, никакого умения — просто колоти, что есть силы. По степени своих фехтовальных возможностей гигантский меч Горчакова напоминал самый обычный стальной лом, да и конструктивно отличался не так уж сильно: никакого баланса клинка, рукоять без намека на эргономику, где поместились бы три или даже четыре моих ладони, навершие не в форме привычного «яблока», а неуклюжая поперечина, как на рогатине. Гарда фактически отсутствовала — оружием явно сражался тот, кого нисколько не беспокоила защита кисти от скользнувших вдоль лезвия ударов.

Тот, кому было плевать и на развесовку меча, равно как и на его запредельный для простых смертных размер. Тот, кого нисколько не заботила острота стали, и кто имел достаточно сил весьма бойко и эффективно орудовать примитивной железкой.

Не человек.

— Ну что, сообразил, наконец? Не для нас с тобой эту штуку ковали. — усмехнулся Горчаков. И похлопал волота по железному боку. — А вот такому в самый раз будет. Руевиту, чую, уже ни к чему оно, а Святогору, может, и пригодится.

— Благодарю, Ольгерд Святославович. — Я осторожно взялся за меч двумя руками и учтиво склонил голову. — Это ценный подарок, хоть и необычный.

— Да прямо уж — ценный. — Горчаков улыбнулся. И снова полез куда-то в угол. — Сейчас, я тебе хоть тряпку достану, а то пока донесешь — весь в ржавчине будешь.

Не то чтобы меня так уж смущала грязь, однако нести здоровенный кусок металла в виде свертка было куда удобнее. Пока мы шагали обратно, Горчаков то и дело порывался помочь, но я я