Страж Ордена 2 - Никита Васильевич Семин

Шувалов, отрываясь от бумаг. На его лице не было и тени удивления. — Князь Голицын уже уведомлен. Он ждет ваших распоряжений в вашей лаборатории. Великий князь не терпит промедления.

Я криво усмехнулся. Мой личный враг, аристократ, мечтавший сделать меня своим рабом, теперь был отдан мне в качестве… лабораторной крысы. Поистине, в иронии судьбы иногда встречается нечто совершенно восхитительное!

Мы спустились в мой «класс». Голицын был уже там. Один. Он стоял у окна, глядя на унылый плац. Когда мы вошли, он даже не обернулся. Стоило бы наказать его за этакую наглость… но не было времени. Ничего, он все получит в процессе!

— Князь, — начал я без предисловий, — у нас новый проект государственной важности, находящийся под личным контролем Императора.

Он медленно повернулся. На его лице была маска презрительного безразличия.

— Я слушаю, господин Молниев, — процедил он, с ядом выделив мое новое обращение.

— Нам поручено создать артефакт: детектор ментального контроля. Прибор, который сможет определить, свободен ли разум одаренного, или им управляют извне.

В его глазах на мгновение мелькнул интерес. Он, как никто другой, понимал, о какой силе идет речь.

— И поскольку ваш дар уникален, — продолжал я, — именно вы станете ключом к этому проекту. Вы будете образцом, если хотите — эталоном. Мы будем изучать вашу силу, препарировать ее, чтобы понять сам принцип ментального контроля и создать противоядие.

Он молчал, но я видел, как ходят желваки на его лице. Похоже, он не так представлял себе «сотрудничество». Видно, воображение нарисовало ему картину, как он снисходительно объясняет туповатому начальству основы магии марионеточников. Шалишь, друг — я знаю про нее много больше, чем ты или кто-то иной. На самом деле мне нужен рабочий материал, подопытный кролик. И — тадам! Честь стать моим подопытным кроликом в многочисленных экспериментах выпала нашему гордому аристократу. Мы оба понимали — это было унижение, куда более тонкое, чем любая порка.

— Я⁈ — он наконец не выдержал. — Буду помогать тебе, мужлан⁈ Да я лучше сгнию в крепости!

— Выбор за вами, князь, — вмешался Шувалов. Его голос был холоден и лишен эмоций. — Десять лет службы в этой… крепости. Или несколько месяцев интенсивной работы над проектом, который может принести вам полное прощение. И даже славу.

— Какая слава может быть в работе под началом этого? — выплюнул Голицын.

— А вот здесь, князь, вы ошибаетесь, — тут Шувалов позволил себе слабую ироничную усмешку. — Господин Молниев с некоторых пор — потомственный дворянин Российской Империи. Так что никакого урона вашей чести не будет. Лишь служба Государю, плечом к плечу с равным по статусу.

Это был удар под дых. Я видел, как лицо Голицына на мгновение исказилось от смеси шока, неверия и чистой, концентрированной ненависти. Видимо он думал, что мне пожаловали лишь личное дворянство, а никак не потомственное, и это стало ударом по самолюбию князя. Я не просто победил его. Я занял место в его мире.

Он молчал долго, глядя то на меня, то на Шувалова. Я видел, как в нем борется гордыня и прагматизм.

— Хорошо, — произнес он наконец, и голос его был глухим и безжизненным. — Я согласен. Что я должен делать?

Перемирие было заключено. Хрупкое, пропитанное ядом, но перемирие. Война перешла в новую фазу — фазу сотрудничества поневоле. И я знал, что она будет не менее опасной, чем открытая схватка.

* * *

Отец Иоанн, получив от Государя предписание не покидать столицу до особого распоряжения, и не подумал впадать в уныние. Он воспринял это как еще одно испытание, ниспосланное ему Светом. Кто обещал, что будет легко? Путь праведника никогда не был усеян розами — да, придется и пострадать за свой дар! В конце концов, все могло быть много хуже: его не заперли в монастырь, не отдали под суд Синода. Ему лишь вежливо указали на границы его «прихода». Но это — пока….

Так или иначе, он не стал сидеть сложа руки. Если гора не шла к Магомету, то Магомет пойдет к горе.

Через три дня после аудиенции во дворце он устроил свою первую столичную проповедь. И место для нее он выбрал с дьявольской, или, как он сам считал, с божественной прозорливостью. Это была площадь перед оцепленной башней на Обводном канале.

Слух о том, что «костромской чудотворец» будет говорить с народом, разнесся по рабочим окраинам с быстротой лесного пожара. К полудню у гвардейского оцепления, охранявшего башню, собралась многотысячная толпа. Рабочие с окрестных заводов, мещане, торговки, нищие, калеки — все те, кому имперское великолепие Петербурга показывало лишь свою грязную изнанку, пришли сюда в поисках чуда.

Он появился внезапно, взойдя на импровизированный помост из пустых ящиков. И толпа, гудевшая до этого, как растревоженный улей, разом смолкла.

— Братья и сестры! — голос его, усиленный какой-то неведомой силой, летел над площадью, проникая в самое сердце. — Вы смотрите на эту медную громаду, и власти говорят вам, что это — ваша защита! Они лгут!

Он указал на башню худой, обличительной рукой.

— Я говорю вам — это клетка! Клетка для божественного света, что рвется в наш мир, чтобы исцелить его! Его воздвиг не Бог, а человек, чье сердце черно от гордыни и безверия! Человек, который опутал разум нашего благочестивого Государя темными чарами!

Толпа заволновалась, загомонила.

— Они боятся Света! — гремел Иоанн, и глаза его горели фанатичным огнем. — Они боятся чуда, которое Он несет! Они хотят запереть Его в своих медных идолах, подчинить, измерить! Но Свет нельзя измерить! Его можно лишь принять в свое сердце! Долг каждого из вас, детей Света, открыть глаза нашему заблудшему Государю! Разрушить эту темницу!

— Ломай! — взревел кто-то в толпе.

— Долой колдуна!

Толпа качнулась вперед. Люди, распаленные его словами, наперли на цепь гвардейцев. Солдаты, с трудом сдерживая натиск, выставили вперед ружья со штыками.

— Стоять! — кричал молодой офицер, пытаясь перекрыть рев толпы. — Стрелять будем!

И в этот самый напряженный момент, когда вот-вот должна была пролиться первая кровь, Иоанн поднял руки к небу.

Ослепительная, молочно-белая вспышка света без звука и жара ударила по площади. Все — и солдаты, и люди в толпе — на мгновение замерли, ослепленные и оглушенные. А когда зрение начало возвращаться, помост был пуст. Пророк исчез.

В наступившей звенящей тишине, в суматохе, его ближайшие адепты, действовавшие по заранее