Системный Кузнец V - Ярослав Мечников

Одноглазый опустил голову, не в силах смотреть другу в глаза.

Брок оперся о древко копья, которое использовал как костыль.

— Знаю, — глухо отозвался усатый. — Но не все — Рагнар жив — видел, как тащил раненую мать в погреб. Олаф тоже, хоть и без уха. И еще двое… близнецы выбрались.

Мужчина сплюнул кровавую слюну.

— Нас мало, Йорн, но мы еще дышим.

Командир охотников замер, глядя сквозь Брока куда-то в холодную бесконечность. Мысли ворочались тяжело, но тело действовало на автомате.

Рука скользнула к кожаному поясу, где в специальных петлях висели подсумки — пальцы нащупали пробку.

Йорн достал небольшой флакон из темного стекла — внутри переливалась янтарная жидкость — настойка «Живица», сваренная им самим на основе спирта, меда диких пчел и сока редкого горного мха, останавливающего кровь и сращивающего плоть. Рецепт отца.

Одноглазый медленно, шатаясь от усталости, побрел к Броку — подошел вплотную, чувствуя запах крови и пота, исходящий от охотника, и протянул флакон.

— На. Пей. Прямо сейчас, — голос одноглазого был тверд и не терпел возражений. — Если не хочешь отключиться через пару минут и истечь кровью изнутри.

Усатый скосил глаза на флакон — янтарная жидкость перетекала внутри, обещая жгучую боль, но и жизнь. Молча взял склянку, выдернул зубами пробку и залпом опрокинул содержимое в горло.

Брока передернуло — лицо покраснело, на лбу выступил пот — зелье начало работать, разгоняя кровь и заставляя раны стягиваться.

Над деревней висела ватная тишина, разрываемая карканьем Стервятника. Птица сделала круг, снизившись почти до крыш, высматривая добычу среди мертвецов — желтый глаз даже во тьме горел блеском.

— Вали отсюда, крылатая тварь… — прошипел усатый, глядя в небо.

Но Йорн уже смотрел на птицу — взгляд скользил по главной улице, уходящей вверх, к дому старосты. Блестящая слизь ихора смешалась с красной кашей человеческой крови, превратив снег в грязное месиво — трупы лежали неестественными куклами.

— Ну, что будем делать, старина? — вопрос, который мучил и одноглазого. — В Черный Замок?

Командир сфокусировал взгляд на бледном лице товарища — Йорн знал: Брок ждал этого момента, усатый охотник давно мечтал вырваться из дыры, сменить земляной пол на мостовую Черного Замка, а охоту на вепрей — на службу в фон Штейну.

Одноглазый понимал, но молчал — усатый мог быть циничным, жадным до комфорта, но в бою был надежен — ни разу не дрогнул, не подставил спину друга под удар. А для Охотника это — единственная валюта, которая имеет значение. Братство, скрепленное кровью, выше остального.

Но каждый раз, думая об этом «братстве», Йорн чувствовал, как старая рана в сердце начинает кровоточить.

Арвальд, отец Кая. Лучший из них.

Вина разверзлась внутри — командир не уследил тогда, не увидел, как гниль просочилась в тесный круг. Все домыслы указывали на то, что Арвальд погиб в горах не от клыков Духовного Лорда, а от ножа в спину — от рук «товарищей», которые завидовали удаче и силе.

Но одноглазый смалодушничал — засунул сомнения в самый темный угол души, заколотил дверь и запретил туда заглядывать. «Нельзя сомневаться в братьях. Нельзя сеять смуту без доказательств». Доказательств не было, только чутьё, которое выло, как раненый волк.

— Да… — тихо выдавил Йорн, отгоняя призраков прошлого. — Нужно было сделать это сразу, а не играть в героев, защищая кучу бревен…

Горечь в голосе сквозила, как сквозняк в дом полных не законопаченных щелей.

Брок смотрел на командира не мигая — широкие, поседевшие усы трепал морозный ветер с гор. Внезапно рука опустилась на плечо Одноглазого, сжимая в знак поддержки.

— Люди бы не пошли, Йорн. Ты же знаешь наших — они упрямее баранов.

Усатый покачал головой.

— Не твоя вина, что жители Оплота предпочтут голодать, замерзать и быть растерзанными на пороге своего дома, чем бросить нажитое и уйти в неизвестность. Это в их крови — мы дали им время, сражались до последнего. Но теперь…

Мужик перевел взгляд на разбитые ворота, за которыми начинался тракт, ведущий прочь.

— Теперь у них нет выбора — дом сгорел, стены рухнули. Оставшиеся пойдут, если хотят жить.

Йорн кивнул — мужчина знал, что приятель прав, но от этого было не легче, потому что командир вел людей не к спасению, а в клетку — в пасть Барона.

Одноглазый коротко кивнул. Реальность вокруг расплывалась, словно воин смотрел на мир сквозь мутное стекло. Мысли о прошлом, о предательстве, о будущем в Замке обрушились лавиной, грозя похоронить под собой остатки воли.

Внезапно Брок дернулся — тело выгнулось дугой, из горла вырвался рык боли. Мужик рухнул на колени, упираясь руками в красный снег, плечи мелко затряслись.

Командир очнулся от оцепенения и бросил на усатого встревоженный взгляд.

— Брок?

— Нормально… Нормально… — прохрипел тот, не поднимая головы. — Это ничего. Зелье работает грубо, ты же знаешь. Сращивает мясо, как гвоздями сбивает — сейчас пройдет…

Охотник тяжело дышал, глядя в кровавую кашу под собой.

— Лучше… — усатый сглотнул, пытаясь унять дрожь. — Лучше начни собирать людей. Ждать нельзя — уходить нужно сейчас, пока основной рой Скверны оттянулся в лес, а этих мы прикончили. Я не уверен, что у нас есть даже сутки — если останемся ночевать — утром просыпаться будет некому.

Йорн кивнул и побрел вверх по улице, перешагивая через тела.

Полумертвая, ночная деревня встретила тишиной. Йорн шел, как призрак. Каждый раз, замечая выжившего: женщину, сидящую у дома, ребенка, прячущегося в сарае, — одноглазый подходил.

— Ты как? Цел? — спрашивал сухо.

А затем, не дожидаясь жалоб, отдавал приказ голосом, в котором не было места для споров.

— Собирай вещи — только самое необходимое: еду, теплую одежду. Через час быть на площади. Кто опоздает — останется кормить стервятников.

Люди смотрели на мужчину пустыми глазами, но подчинялись.

Час спустя на площади, превратившейся в кладбище, собрались остатки Верескового Оплота.

Пятьдесят два человека.

Всего пятьдесят две души из трехсот пятидесяти, что проснулись этим утром — жалкая горстка, дрожащих на ветру.

В первом ряду стоял Староста Борин — хитрый политик теперь выглядел как сломанная кукла. Мужчина потерял жену Ингу — женщину, на воле которой держался весь его авторитет. Без её шепота и решений тот оказался беспомощным стариком. Борин стоял, опустив голову, полные руки мелко тряслись, а из груди вырывалось тихое поскуливание. Мужчина плакал, не стесняясь, размазывая слезы по лицу.

Чуть в стороне, прислонившись к стене, застыл Алхимик Ориан — всегда безупречный кафтан был изодран в клочья,