Сансара 2 - Евгений Кострица

что стоял рядом и считался высоким. Острые, вырезанные точно ножом, скулы делали лицо слегка азиатским, а темные глаза – умные и блестящие, как у оленя, лениво шарили по раздевалке, пока не увидели Моню.

– О, какие люди… – ухмыльнулся Рафик криво и хищно, как делал всегда, когда чувствовал слабость. Оттолкнувшись от стены, он шагнул и расставил руки, преграждая дорогу. Ухмылка расползлась еще шире, обнажив уже прокуренные желтые зубы. – Где же ты, родной, пропадал? Мы же скучали.

Инь замерла. Сердце билось в груди, как у насмерть перепуганной птички, а мозг боролся с нарастающей паникой, лихорадочно соображая, как себя повести. Это уже красная линия, делать что-то придется.

Промолчать и отвести взгляд, чтобы не нарваться? Или посмотреть в глаза, дерзко ответить? Оба варианта одинаково плохи.

В первом случае будет уничтожено всё завоеванное наследие Мони. Последнее время от него отступились и уже не трясли – молчаливое признание новой ступеньки социальной иерархии после бескровной победы. Почувствовав тестостерон и оценив перемены, решили не связываться.

Но сейчас, после смерти Таська, Рафику надо выпустить пар, потому – обострение. Потерял друга – вот и съехала крыша. А на ком еще сорвать злость, как не на оборзевшем изгое? Даже признание власти альфа-самца конфликт не погасит. Публичного унижения тут будет мало – ему жертвоприношение нужно.

А открытый вызов и дерзость уже не прокатят. Они бесполезны без силы за ними. Моня блефовал, не сознавая того, – не до этого было. Как юродивый, не в себе парень – все это видели.

Но сейчас по-другому. Нет той брутальной, читаемой ауры, по-мужски жесткого взгляда, уверенности и безразличия. Даже собаки легко понимают, когда человек перепуган. А Инь сейчас было страшно до чертиков.

– Чо молчим? Заснул чо ли, чушпан? – навис над ней Рафик. Изо рта у него дурно пахло. – Сколько нам задолжал? – Он повернулся к Татку.

– За три недели, – буркнул тот хмуро. – Небось, думал, забыли?

– Вот! За тобой, паря, есть еще косячок! – Раф наклонился, чтобы напугать еще больше. – Братана хоронила вся школа вчера. А вот тебя я не видел. Не уважаешь, выходит?

Стиснув губы, Инь молчала, но руки, стискивающие лямки рюкзака, ощутимо дрожали.

Хорошо бы этого никто не заметил.

Оправдываться и говорить что-то сейчас бесполезно. Надо держаться! Всё проходит, исчезнет и это. Вечно ничто не живет.

– В общем так… – хлопнул по плечу Рафик. Пальцы стиснули, точно тисками. – Разрулим давай по-хорошему. Паспортные данные мамы пришлешь, и на эсемосочку тоже ответишь. Да?

– Нет, – неожиданно для себя произнесла Инь. По спине побежали волны мурашек. Тело не верило в ее крутизну. Губы тряслись, а голос был слабым. – Пошел нахер, козел. – Добавила уже в приступе смелости и безрассудства. Моня даже в теории на что-то подобное был не способен. Она же, легкомысленно, совершенно по-женски, будто не верила, что могут ударить.

Это был вызов, демонстративный и наглый. От изумления глаза Рафика слегка округлились. Он повернулся и непонимающе посмотрел на Татка, не веря, что это услышал. Вероятно, подобный эффект произвела бы статуя пионера на входе, затруби в бронзовый горн. Не подкрепленный объективными данными бунт карается максимально жестоко.

Пока задохнувшийся от возмущения Рафик хлопал глазами, Таток пришел в себя раньше:

– Чо? Паря, чот я не вкурил… Ты это… так пошутил, что ль? – Он зыркнул и устрашающе выдвинул челюсть, держа руки в карманах. Видимо, подсмотрел эту позу в кино. – Борзой, да? Типа четкий пацан? На кого, падла, тянешь? Вконец охренел?!

– Так, цыц! – Рафик осадил его взглядом. – Кароч, чувак, ты попал жестко. Сеструха же у тебя во вторую?

Инь подняла на него взгляд. Уже мужской, настоящий. Но одного его было мало.

– Тебе сучонок, хана. Урок даем на раздумья. Сольешься – увидишь на порнохабе сеструху. Поверь, она сама даст, чтобы я тебя не дырявил. Или ты за нее? Кто-то из вас двоих сосать точно будет. Ты тоже ведь миленький, ну прямо как баба. Геевский от тебя какой-то душок…

Презрительно сплюнув, оба ушли, а Инь всё стояла в прострации. Ненависть выжгла весь страх. Внутри клокотало. Вопроса «что делать?» – уже не возникло. Он в том, как и когда? И надо срочно написать что-то Юле.

Инь медленно, как во сне, достала смартфон из кармана толстовки. Пальцы, холодные и липкие от пота, онемели и потеряли чувствительность, словно были чужими. Черный экран отразил бледное лицо, искаженное страхом, и на миг она замерла, зависнув пальцем над кнопкой.

Написать как есть – наоборот, прилетит же спасать, а то и сделать всю мужскую работу. В полицию идти бесполезно – «вот как убьют, позвоните». А Рафик не шутит – обещал при своих, значит, потеряет лицо, если угроза пустая.

«Никуда не ходи, я приду и объясню» – написала Инь торопливо. Пальцы замерли над кнопкой «отправить», но всё же нажала. Подождала секунду – текст был прочитан. Теперь надо готовиться к главному.

Решившись, Инь поднялась в столовую. Шаги гулко отдавались в пустом коридоре, где пахло прогорклым маслом и хлоркой. Пробралась в подсобку, стараясь не шуметь, но дверь всё же скрипнула.

Инь замерла прислушиваясь. В зале слышен гул голосов и звон посуды. В ящике нашла и выбрала пару вилок – тяжелых, железных, не алюминиевых, которые сразу согнутся.

Теперь на урок. Подождать до шестого, а там всё решится.

Некоторое время Инь бродила по коридору сомнамбулой. Школа казалась ей лабиринтом, где минотавр ждет свою жертву.

В какой идти класс?

Когда Инь это вспомнила, урок уже шел. Под косыми взглядами бросила рюкзак под парту и залезла в телефон. Училка – пожилая, усталая женщина – вопросительно посмотрела, но ничего не сказала. Вероятно, почувствовала, что не в себе, и посчитала, что лучше не дергать.

Несколько сообщений в экране: «Что у тебя?»

Короткий ответ: «Норм. Приду, расскажу» – ложь, от которой тошнило.

Еще сообщение: «Ладно».

Инь надеялась, что разум возобладает, и Юля останется дома. И всё же угроза подспудно травила тревогой. Ожидание выматывало, это хуже, чем боль. Так или иначе, день закончится чем-то. За ним придет следующий. Все так живут.

Звонок прозвенел, как погребальный колокол. В дверях нарисовался Таток – вопросительно, с глумливой ухмылкой, посмотрел, найдя взглядом. Его глаза, подленькие и злые, блестели, как у Табаки, лебезящего перед Шерханом.

Инь подняла руку и показала ему средний палец. Он чуть заметно дрожал, но стоял решительно твердо.

Ублюдок пожал плечами и скрылся за дверью.

Как только Инь дала свой ответ, чуть отпустило. Мандраж больше не бил. Она почувствовала странное спокойствие – холодное как лед, но