Сансара 2 - Евгений Кострица

– Я… я не могу тебя спасти, – наконец выдавил он. – Прости меня… за всё. Не помогли даже все мои связи. – Он замолчал, сжав кулаки так, что побелели костяшки.

Сейчас Моня смотрел на него даже с сочувствием. Скотина, конечно, но ведь любит искренне. В голосе сквозила та же беспомощность, которую чувствовал сам. Но эта любовь для Анджела стала проклятием, будучи с первого дня извращенной, безнадежной и безответной. Полюби крокодила, и шансов у нее было бы больше. Хотя, надо признать, чего-то всё же добился, подлец.

Вспомнив детали, Моня покраснел и про себя чертыхнулся. «Рыбкина Память» не тронула жгуче стыдливые образы только потому, что они не его. Это должна сделать Инь, если захочет. С «чисткой» надо завязывать, иначе так и будут стирать память друг друга. Хотя бы себе должны доверять.

– Но если в этом мире для нас нет надежды, то может в другом… – добавил Анджел, поднимая взгляд на Моню. В его серо-зеленых глазах загорелась искренняя решимость, хотя растерянность никуда не делась. – Дай имя и адрес, и мы поженимся там! Уже без всяких сюрпризов!

– Ох, не сомневайся, они будут! – закатил Моня глаза. – Ведь говорила – я на самом деле…

– Мне всё равно! – торопливо оборвали его. – У всех свои недостатки.

Почувствовав себя «донной Розой», он горько лишь усмехнулся. В груди странное ощущение – смесь жалости и раздражения. Анджел был таким же потерянным, как и он сам, но желание помочь, его любовь к Инь, о которой тот не переставал думать, вызывала уже уважение.

Камера вновь погрузилась в тишину, нарушаемую лишь писком мышей да редкими каплями воды с потолка. Огонек свечи дрогнул, а оставленные демоном тени, казалось, продолжали шептаться о чем-то зловещем. Интересно, может ли сейчас Мара слышать?

– Значит, меня скоро сожгут? – нарушил молчание Моня.

– Казнь будет завтра. Такой ритуал для «искателя» проводят лишь в исключительных случаях. Твой будет третьим за всё это время. Первые два были маньяки, убившие почти сотню местных.

– Ого! – присвистнул Моня. – На мне только трое. Так высоко ценят?

– Дело не количестве, – опасливо посмотрел Анджел. – Ты убила «искателя».

– Так мы всегда тут мочим друг друга.

– Убила в реале. Тасёк умер на тебе прямо в шлеме.

– Что? – Моня вскочил, звякнув цепями, и Анджел невольно от него отшатнулся. Кровь застучала в висках, голова закружилась.

– Ты правда не знала?

– Нет! – возмутился он. – Наверное, со здоровьем проблемы. Переволновался козлина. Я-то при чем?

– Оракулы считают иначе, – пожал Анджел плечами. – Наши тоже. О тебе все говорят. Мне даже предлагали деньги у нас, чтобы «Черная Блядь» кого-то еще убрала.

– Так согласился бы, – презрительно посмотрел на него Моня. – Тебе не впервой.

– В этом нет уже смысла, раз тебя банят здесь.

А так бы он был?

Моня в очередной раз поразился тому, как бездушно рационализм и любовь уживаются в одном человеке. Он, похоже, этого даже не видит. Для него абсолютно логично отдать невесту другому, чтобы обеспечить ее на всю жизнь. И ведь обоснует, оправдает себя! Тоже своего рода демон, и на его уровне прав.

– Ладно, с этим понятно, – махнул Моня рукой. – Роби кто-нибудь видел? Где она может быть?

– Как в воду канула. – Анджел почесал затылок. – Ищут везде. Раз ее оружие здесь, она где-то в Сансаре, но…

– Где ее меч? – перебил Моня волнуясь.

– В мэрии, но он именной. Для других бесполезен…

– Достань его мне!

– Но с ним сюда не пропустят.

– На казнь принеси! Сможешь?

– Деньги решают, я постараюсь. – Анджел кивнул. – К тому же мэр был на свадьбе и сочувствует…

– Заткнись! – поднял руку Моня, понимая, что имеет в виду. – Всё, иди за ним прямо сейчас.

– Но… раз мы женаты и за свидание уже заплатили… Последний разок…

Анджел замялся, серо-зеленые глаза заблестели от подступивших слез, но в них мелькнула надежда. Он сделал один шаг к Моне, попытавшись обнять, и в этих неловких, робких движениях чувствовалась трогательная обреченность человека, которому отчаянно нужна близость, а ему точно откажут. Казалось, всего одно прикосновение снимет проклятие с грузом боли и щемящей вины, которую бедняга признал, но не понял.

Ощутив в себе весь спектр этих противоречивых эмоций, Моня испуганно замер. Он ясно увидел, за что именно Роби хваталась, пытаясь вытащить Инь. Тело, всё еще хранившее ее отпечаток, отозвалось неожиданно остро. Женская биохимия глушила его – гормоны, память тела, тонкие нити чувств, которые оставили в этом сосуде, тянули к пороку, точно магнитом.

Воспоминания о ночи на поляне, о его прикосновениях, о запахе его кожи и даже о «групповой свадьбе» Инь – вспыхнули ярче, чем солнце, ослепив желанием разум. Он-то как раз кричал об обратном – «не поддаваться порывам!», но кто его слышит?

Анджел, не замечая внутренней борьбы, наклонился ближе, его дыхание – теплое, с легким привкусом травяного настоя и того самого «чая» – уже коснулось лица, скользнуло по шее.

Моня, собрав всю волю в кулак, уперся ладонями в грудь и резко толкнул:

– Хочешь кончить, как Тасёк? Не трогай! Принеси меч! Больше ты ни для чего мне не нужен!

Анджел замер, его руки повисли в воздухе, а на лице отразилась невыносимая боль. Слова резали сильнее, чем клинок, а эта рана была очень глубокой.

– Прости… – прошептал Анджел. Пропитанный горечью голос был едва слышен. – Я… я всё понимаю.

– Вали! – прошипел Моня, понимая, что делает глупость.

Он отворачивается от единственного существа, которое его безусловно и искренне любит. Возможно, сам отрезал дорогу к спасению. Что, если не только себе, а и всем вообще?

Отвергнутый человек вряд ли поможет. Он не понимает, злится, ревнует, его жжет обида. Зачем ему это? Где награда, надежда, признание? И ведь Анджел – превосходный любовник, которому, включив «режим Инь», отдаться легко и приятно. Тем более не в первый же раз – они официально женаты.

Кто-то шептал всё это в голове Мони, но всё в нем сейчас восставало против такого «рационального шага». Просто манифест мужской гордости, и даже женское тело бессильно. Но после всего, что случилось, не слишком ли поздно? Единственный верный союзник глупо отвергнут ради…

Моня не вполне понимал, чего «ради», но переступить через это не мог. Хотя знал, что тонущий хватает протянутую руку, не проверяя на «чистоту». Тем более, когда на весах лежит нечто на порядок превышающее морально-нравственные устои какого-то школьника.

Когда, отрезая надежду, захлопнулась дверь, он дрогнул и сел, размазывая хлынувшие по щекам слезы.