Господин Орлов - Redstone

4. Все вооруженные силы Японии распускаются. Обеспечение порядка передается русскому экспедиционному корпусу.

5. Все финансовые и промышленные активы Японии переходят под контроль Российско-Азиатского банка (моего банка).

Это была аннексия. Полная и абсолютная. Газетные заголовки по всему миру кричали об этом с первых полос, захлебываясь от шока.

*«THE NEW YORK TIMES»:* «THE EMPIRE OF THE SUN IS DEAD! Russia Annexes Japan. В беспрецедентном акте, который не имеет аналогов в современной истории, Российская Империя полностью поглотила своего врага. Мир изменился навсегда. Американские дипломаты в полном замешательстве».*

*«THE GUARDIAN», Манчестер:* «The Russian Boot on the Chrysanthemum Throne. Британская империя с ужасом взирает на рождение русского гегемона. Баланс сил разрушен. Наши азиатские колонии и торговые пути оказались под тенью русского Левиафана. Требуем немедленного увеличения бюджета Королевского флота!»*

Но самый поразительный эффект новость произвела не в столицах великих держав, а в странах «второго мира». В Османской империи, раздираемой внутренними смутами, в Лиссабоне, столице угасающей колониальной державы, в охваченных нищетой балканских княжествах и даже в некоторых странах Южной Америки начались массовые волнения. Но лозунги бунтующих были неслыханными. Они не требовали свержения своих правителей ради республики или свободы.

«Присоединения к России!» — ревели толпы в Стамбуле.

«Мы хотим жить, как в Сибири у Орлова!» — скандировали рабочие в Белграде.

«Царь-батюшка, прими нас под свою руку!» — писали на транспарантах в Афинах.

Люди видели в моих сибирских городах, фотографии которых просачивались в прессу, образ будущего: чистые улицы, бесплатная медицина, всеобщее образование, сытая и достойная жизнь. И они хотели стать частью этой силы, этого процветания. Их правительства в панике пытались подавить восстания, но это было все равно что тушить пожар бензином. Идея о присоединении к могущественной, богатой и справедливой (как им казалось) России стала для миллионов отчаявшихся людей новой религией.

На фоне этого мирового безумия мы с цесаревичем Николаем вернулись в Санкт-Петербург. В тронном зале Зимнего дворца, в присутствии всей императорской семьи, высших сановников и иностранных послов, состоялась церемония награждения. Император Александр III, огромный и величественный, с трудом скрывал свою гордость и радость. Он лично надел на меня тяжелую цепь ордена Святого Андрея Первозванного и вручил указ о присвоении мне княжеского титула.

— Князь Александр Дмитриевич Орлов, — прогремел его зычный бас на весь зал. — Россия никогда не забудет ваших заслуг!

Я стоял с каменно-спокойным лицом, принимая почести. Мои доппельгангеры в это время уже руководили процессом интеграции Японии, подавляли очаги сопротивления якудза и начинали перестройку японской экономики. Эта церемония была лишь формальностью, красивым спектаклем.

* * *

17 мая 1896 года я отпраздновал свое семнадцатилетие. Празднование было тихим, в моем личном пентхаусе на вершине самого высокого небоскреба в Орлов-Граде. За панорамными окнами раскинулся сияющий огнями город будущего. Я смотрел на него и думал о том, что в семнадцать лет в прошлой жизни я был обычным школьником, а здесь — князь, промышленный магнат, серый кардинал и самый могущественный человек на планете. Ирония судьбы.

В начале июня в мой сибирский рай нагрянула цивилизация в лице моей матушки, Анны Павловны. Она прибыла на специальном поезде, обставленном с дворцовой роскошью, и была совершенно ошеломлена увиденным. Чистота, порядок, футуристическая архитектура, вежливые и счастливые люди — все это казалось ей сном.

Но приехала она не только для того, чтобы полюбоваться на чудеса. Вечером, сидя в зимнем саду под стеклянным куполом, она перешла к главному.

— Сашенька, свет мой, — начала она с материнской нежностью. — Ты теперь князь. Великий человек. Но ты одинок. Тебе семнадцать лет, пора подумать о браке. О наследниках твоего титула и твоего дела.

Она разложила на столике целый веер писем и фотографий в дорогих рамках.

— Я говорила с лучшими свахами Петербурга и Европы. Вот, смотри. Леди Элеонора Фицрой, дочь герцога Графтона, одна из первых красавиц Англии. А это мадемуазель Женевьева де Роган, из древнейшего французского рода…

Я мягко прервал ее, положив свою руку на ее.

— Матушка. Я ценю вашу заботу, правда. Но не будет ни англичанок, ни француженок.

— Но почему, милый? Это же блестящие партии!

— Потому что их правительства спят и видят, как бы вонзить нож в спину России, — ответил я спокойно, но твердо. — Их шпионы, их банкиры, их газетчики ведут против нас тайную войну. Любая жена из этих стран станет либо каналом для шпионажа, либо заложницей в политической игре. Я не могу рисковать. Ни собой, ни будущим России.

Анна Павловна, хоть и была далека от политики, доверяла моему чутью. Она вздохнула и убрала фотографии английской и французской аристократок.

— Хорошо, Сашенька. Я тебя поняла. Но есть и другие. Принцессы из германских домов, очень благочестивые и хозяйственные. Девушки из королевских семей Греции и Италии. И наши, русские, великие княжны, красавицы и умницы. Даже из Норвегии есть предложение от одного знатного рода, хоть они и не королевской крови.

— Вот этих, — я кивнул, — я готов рассмотреть. Обещаю, матушка, я подумаю.

И я действительно подумал. А точнее, запустил один из потоков сознания на полный анализ всех кандидаток, их родословных, здоровья, интеллекта и потенциальной совместимости с моими планами. Летом и в начале осени состоялся настоящий «марафон невест». Я встречался с ними в своих резиденциях в Сибири и под Петербургом, создавая для каждой идеальные условия, чтобы раскрыть их характер.

Первой была принцесса **Изабелла ди Савойя-Аоста**, девятнадцатилетняя кузина итальянского короля. Я устроил для нее свидание в точно воссозданной копии виллы д'Эсте под Римом, с фонтанами и кипарисами. Изабелла была воплощением эпохи Возрождения: жгучая брюнетка с огромными карими глазами, страстная, артистичная, говорившая на пяти языках. Мы беседовали о живописи Боттичелли, о музыке Верди, о политике Макиавелли. Она была умна, образованна и обладала острым, почти мужским, политическим чутьем. Она видела в союзе со мной не просто брак, а возможность возродить величие Италии под крылом могучей России. Она была амбициозна, и это мне в ней нравилось.

Второй была леди **Астрид Бьёрнсдаттер** из Норвегии. Ей было двадцать лет, и она была дочерью одного из древнейших и влиятельнейших ярлов страны. Для нее я устроил свидание в одном из моих сибирских заповедников, в месте, которое я с помощью геомантии и магии иллюзий превратил в точную копию норвежского фьорда. Мы не сидели в беседках, а отправились в многочасовой поход к леднику. Астрид