Гоцюй - Джин Соул

Видимо, мысли эти отразились на её лице и У Минчжу смог заметить это даже в полутьме. В его глазах блеснуло явным укором – таким-то ты меня считаешь? – и он всё так же тихо продолжил:

– Там кто-то есть. Я пойду взгляну, а ты – ни звука. Ясно?

А-Цинь округлила глаза, попыталась убрать его ладонь со своих губ, но У Минчжу не отпускал и выразительно на неё смотрел, пока она не кивнула, подтверждая, что поняла.

А-Цинь было очень стыдно. Опять она о нём плохо подумала… Но извиниться не успела – У Минчжу молча погрозил ей пальцем и выскользнул из шатра.

«Там кто-то есть», – сказал он. Кто это мог быть? А-Цинь закусила губу, чтобы не вскрикнуть. От этой мысли стало очень неуютно на душе. Конечно, никто никогда не слышал, чтобы на горе Певчих Птиц водились какие-то опасные звери крупнее мышей, но куда-то ведь пропадают птицы иногда, причём бесследно? А что, если гора стала охотничьими угодьями какого-то хищника? По коже расползся предательский холодок. Наверное, никогда ещё в жизни она так не боялась…

Снаружи не доносилось ни звука. А потом тишина вдруг взорвалась каким-то глухим перестуком, скрежетом, треском – там явно что-то происходило. А-Цинь прижала обе ладони ко рту и зажмурилась. Но так было ещё страшнее – шум обрушивался на обострённый слух, заставляя панически тяжело дышать и ускоряя пульс.

Если У Минчжу снаружи сражается с каким-то зверем… Он ворон, хищная птица. Но как бы ни были остры его когти и крепок клюв, разве сравнятся они с когтями и клыками хищника?

Да, он велел ей сидеть тихо и не высовываться, но если снаружи хищный зверь, то скрываться бесполезно: когда он разделается с вороном, примется за шатёр и всё равно до неё доберётся. Так стоит ли покорно ждать конца? А-Цинь точно нельзя было назвать трусишкой, и разве жена не должна сопровождать мужа и в жизни, и в смерти? Эх, жаль он не разрешил ей взять с собой мотыжку…

А-Цинь собрала волю в кулак и выглянула. Что-то – или кто-то – тут же схватило её за волосы на загривке и поволокло из шатра. Она взвизгнула, замахала руками, пытаясь сбросить с себя эту лапу… Но это была рука. Её отца.

Глава Цзинь грубо швырнул дочь на землю, глаза его искрились холодом. А-Цинь заметила стражей-журавлей и стражей-цапель – оба отряда в полном сборе и вооружении, впрочем, порядком потрёпанные. Но разве у ворона был шанс? Конечно же, они схватили У Минчжу.

Его крылья были туго стянуты за спиной, трое стражей-журавлей скрестили копья вокруг его шеи: шевельнёшься – лезвие разрежет плоть с трёх сторон, а если перья копий сомкнутся – голова полетит с плеч. Горло У Минчжу и так было окровавлено – то ли царапина, полученная во время сражения со стражами, то ли он всё-таки попытался вырваться из смертельного захвата.

А-Цинь вскрикнула и метнулась было ползком, к нему, но глава Цзинь опять поймал её за волосы и поверг обратно на землю, она едва не разбила нос о камень. У Минчжу хрипло каркнул что-то, кровь полилась сильнее.

В голове А-Цинь воцарился хаос, всё закружилось. Как, как они могли хватиться её так скоро? Как, как они могли их найти? Именно здесь, на западном склоне, куда ни одна певчая птица и клюва не кажет, именно в этот день и час собрались все сторожевые отряды горы Певчих Птиц, да ещё и привёл их глава Цзинь – собственной персоной!

На самом деле подсознательно она уже знала ответ, но до последнего старалась не верить…

Стало светлее, солнечные лучи один за другим выбирались из-за горизонта, освещая западный склон. А-Цинь смогла ясно разглядеть собравшихся птиц… и госпожу Цзи среди них.

Первой мыслью было: какое облегчение, матушка тоже здесь, она непременно вступится за них. Второй: отец как-то разоблачил всех их, и матушка вынуждена была указать ему, куда сбежала непокорная дочь.

А потом А-Цинь увидела, что мачеха улыбается, и было в этой улыбке, снаружи такой сочувственной и тёплой, что-то глубоко потаённое, тёмное, почти змеиное, а глаза были мёртвые, равнодушные, словно на пустое место смотрела…

И вот тогда-то А-Цинь поняла, что У Минчжу был прав всегда и во всём. Это мачеха была виновницей всех её злосчастий!

Глупая птичка прозрела.

Все вопросы отпали сами собой, в голове остался только один – за что?

66. «Не за чужой невестой, а за своей женой»

У Минчжу держался с достоинством, несмотря на незавидное положение.

Он не склонил головы, стоял, чуть вскинув подбородок. Стражи-журавли давили на его плечи копьями, пытаясь заставить его согнуться и рухнуть на колени, как и должно вести себя преступнику, коим его сочли.

Он пытался разорвать путы, стягивающие его крылья, до хруста напрягал суставы, но тонкая леска лишь глубже врезалась в перья, сминая, ломая, превращая их в крошево. Не прекрати он сопротивляться, она взрезала бы и плоть, дойдя до самых костей. У Минчжу замер, осознав это.

Глава Цзинь, держась от него на безопасном расстоянии, с презрением разглядывал ворона, пытаясь определить клан, к которому принадлежал чужак.

Оперение его было угольно-чёрным, как и одежда, глаза отливали желтизной сквозь черноту. В самой его сущности было что-то чуждое певчим птицам, заставлявшее отрицать и ненавидеть его.

– Ворона? – покривил рот глава Цзинь. – Воришка из клана ворон?

Лицо У Минчжу побагровело гневом. Он отрывисто выплюнул:

– Я ворон! Ты слеп или настолько глуп, что не видишь разницы?

– Как ты смеешь! – крикнул один из стражей-цапель. – Это глава Цзинь, никто не смеет разговаривать с ним непочтительно!

У Минчжу вскинул подбородок ещё выше, глаза его стали холодными, и он сказал ледяным тоном:

– Как смеешь ты повышать на меня голос? Ты знаешь, кто этот молодой господин перед тобой? Я наследник клана воронов, младший господин У, будущий хозяин горы Хищных Птиц. Ты не то что рот раскрывать в моём присутствии, ты даже воздухом одним со мной дышать не смеешь!

Вспышка духовной силы раскатилась вокруг, стражи покачнулись. Не будь этой лески, одного взмаха крыльев бы хватило, чтобы разметать их всех. Кровь по шее У Минчжу заструилась обильнее.

Глава Цзинь, услышав эти слова, переменился в лице, оно стало желчным и тёмным. Сын хозяина горы Хищных Птиц, его злейшего врага! Не имело никакого значения, что они никогда не встречались, самой природой им было заповедано быть врагами.

– Кто ты, – процедил глава Цзинь, – или какой твой статус, ровным счётом ничего не значит. Ты вор, а значит, преступник.

– Вор? – усмехнулся У Минчжу. – И что же я украл?

– Ты явился на нашу гору воровать чжилань, как и многие до тебя, – сказал глава Цзинь, указывая на него крючковатым пальцем. – Ты знаешь, что по нашим законам делают с ворами чжилань?

– Сдалась мне ваша трава…

Стражи зашептались, заволновались. Назвать священную чжилань травой! Он собственными руками забил первый гвоздь в крышку своего гроба.

– Ты вор чжилань, – повторил глава Цзинь и, скрежеща зубами, припечатал: – И вор цветов. Мало было тебе чжилань, так решил ещё украсть и чужую невесту!

– Да! – поддакнул затесавшийся среди стражей Третий сын. – Чужую невесту!

У Минчжу метнул на него такой взгляд, что Третий сын попятился и спрятался за стражем-журавлём.

– Чужую невесту? – повторил У Минчжу насмешливо. – Зачем мне воровать чужих невест? Я пришёл забрать ту, что принадлежит мне по праву, – мою жену.

– Жену? – побагровел лицом глава Цзинь. – То, что ты сорвал цветок, не делает тебя его владельцем, это делает тебя вором!

– Мы принесли клятву на языке Юйминь, поклялись крыльями перед предками, мы муж и жена, – чётко сказал У Минчжу. – Что ваше слово против клятвы Крыльев?

– Клятва Крыльев на языке Юйминь? – переспросил глава Цзинь насмешливо. – Что за детские игры! Как будто кому-то известен древний язык Юйминь. Он давно мёртв, как и клятвы, на нём приносимые.

– Моя жена новая Цзинь Я, а я новый Цзинь У, – сказал У Минчжу и повторил то же самое на языке Юйминь. – Мы принесли клятвы, мы сплели