Журавли летят на запад - Анна Рябинина

ее ему на лопатки – те кажется обрубками крыльев птиц, бредущих вдоль рек, и даже странно, что его одежды до сих пор не в крови. Его хвост оборачивается вокруг нее еще раз, и она бездумно, глупо, ставит на него ноги, отчего приподнимается чуть выше, и вот она уже заглядывает в глаза Мэя сверху. Кончик хвоста ложится ей на позвоночник.

Теперь она понимала, чего тут ищет Мэй, что ему нужно. Кажется, он сам не понимал, но это было нормально – ведь тысячи лет жизни не гарантируют мудрость, только скверный характер.

Интересно, будь у них чуть больше времени, он бы согласился поцеловать ее еще раз?

– Я не хочу умирать, – шепчет Юй Цин ему в губы, чувствуя, как его раздвоенный, ледяной язык касается ее собственных.

Мэй смотрит на нее с непониманием. Правда не знает! Глупый, маленький, потерявшийся дракон. Еще и своего европейского мальчишку сюда притащил, его-то зачем?

Она гладит его по щекам, проводит большим пальцем по шраму на переносице и лбу – чешуйки не заметны, когда Мэй притворяется человеком, но зато так явственны, когда перестает. Будто земля разломалась пополам, не в силах выдержать боль. Она убирает пряди с его лба.

– Я помогу вам.

В этот момент время отмирает и начинает биться, как сердечко у раненой птицы. Мэй отступает на шаг и легко, мягко улыбается. Неужели Иль не видит, что происходит на самом деле?

– Тебе стоит согласиться, – напоминает Иль.

– Тогда я умру.

– Почему? Это всего же на несколько часов, – он так искренне удивляется, что Юй Цин хочется рассмеяться.

– Как вы можете так говорить?

– А почему вы считаете, что умнее всех? Почему вам кажется, что вы имеете право возражать в такой ситуации? Разве это не поможет?

– И как же это поможет? Неужели вам не говорили, что магии не существует?

Иль удивленно приподнимает брови.

– А Мэй тогда кто?

Явно не тот, кто будет упрашивать ее стоять в поле под палящим солнцем, чтобы вернуть урожай. Впрочем, наверное, даже если бы это средство правда работало, Мэй бы не смог – сил бы просто не хватило. Он мог пугать маленького европейского дьяволенка сколько угодно, но Юй Цин знала: его силы уже давно не те, что были раньше.

– Вот видите, вы не знаете, о чем говорите, – торжественно решает Жильбер. – Вы же…

– Кто я? – с вызовом спрашивает Юй Цин.

– Обычная девушка из деревни, разве же вы можете понимать, как все это на самом деле работает?

Юй Цин рвано, зло выдыхает.

– Как вы можете понимать, как это работает?

Она не хотела умирать ради Мэя – она могла показать ему свою силу, могла позвать духов, что прямо сейчас висят на всех ветвях и заинтересованно следят за развитием событий, она бы согласилась отдать свою силу, потому что она все равно всегда была проклятием, но сейчас внутри все болит так, будто Жильбер ее избил.

Она отворачивается от него – и от Мэя, не проронившего ни слова, – и медленно, с идеально прямой спиной, уходит от них.

Ван Сун открывает глаза и начинает кашлять – кровь капает на ее одежду и приходится перевернуться, чтобы не захлебнуться. Гад такой! Идиот!

Она подскакивает так быстро, что мир чуть косится в сторону.

– Да как они посмели, – шепчет она, чувствуя, что еще пара мгновений – и она сама станет драконом, силой своего гнева сжигающим все вокруг.

Из оврага обратно к домам она несется на силе своего гнева, не обращая внимания на боль в подвернутой ноге.

– Я ухожу! – громко сообщает она, остановившись на холме.

– Что ты увидела? – У Вэй возникает из какого-то темного угла, буквально отслаивается от него. Сейчас он такой, каким его видел Жильбер – обычный юноша, чуть пугающий, но в целом ничего такого. Ван Сун усилием воли воскрешает в памяти горящие хищным голодным золотом глаза, хвост, чешуйки на котором переливались подобно бликам луны на реке, его раздвоенный язык на губах Юй Цин, а значит, и ее губах тоже.

– Вы убили ее.

– Это не так.

– Она пообещала, что отдаст вам свою магию! – Ван Сун отступает на шаг и сжимает руки в кулаки.

– Но я ее не убивал.

– Вы стояли и смотрели, как она умирает.

– Это был ее выбор.

– Но это не так! – Ван Сун слышит, как ее голос срывается. Она еще чувствует, как хвост обвивает ее ноги, как ее целуют, чувствует жар на волосах и боль, которая проникла в каждую клеточку ее тела. Она чувствует, как сильно Юй Цин не хотела умирать и как сильно злилась, когда решила пойти на поле.

Они убили. Они ее убили – и считали, что это она сама так решила.

Ван Сун уходит с холмов пешком – не дожидаясь утра, У Вэя, наплевав на все качающиеся под весом духов ветви.

Все утро она тратит на то, чтобы написать письмо Хуа Бай. Несколько раз она переписывает начало – вычеркивает ругательства, убирает злость на У Вэя, комкает еще несколько листочков.

В итоге гордится она только серединкой – где описывает то, что случилось:

Знаешь, что там произошло? Засуха, неурожай! И они додумались принести в жертву девушку – из веры, что ее сила сможет вернуть земле плодородие. Девушка, разумеется, не хотела умирать, кто вообще хочет умирать? Она поговорила с У Вэем и согласилась отдать ему свою силу – без понятия, зачем она ему, может, у него без этой силы волосы сами красиво не завиваются, и она бы не умерла, если бы просто отдала свою силу. Но потом Жильбер сказал ей, что она неправа, что она должна хотеть умереть ради других, что это будет правильно. И Юй Цин это так задело, что она правда пошла на то поле и правда там умерла.

А сейчас стала призраком. Но об этом Хуа Бай знать не нужно.

Понимаешь, он просто пришел и решил, что лучше разбирается в чужих порядках? Он ведь даже не знал, в чем суть обряда, и думал, что на поле нужно стоять совсем недолго, будто это игра! Для него и У Вэй игра…

Последнюю строчку она зачеркивает, потому что иначе придется объяснять, как она это увидела – в глазах Жильбера, в его непонимании, кто такой У Вэй, в детском, глупом интересе ко всему вокруг. Он не понимал, не осознавал всей значимости, просто не мог осознать.

Почему же, почему они так легко распоряжаются нашими жизнями? Почему требуют жертв, на которые сами никогда