Журавли летят на запад - Анна Рябинина

Туман замирает вслед за Ван Сун, будто чувствует, что ей больно – осторожно подползает, ложится на лодыжки и ладони. Он ледяной, но не жестоко-стальной, как руки У Вэя, а скорее полный холодной, отстраненной скорби. Ван Сун чуть двигает запястьем и видит, как тот дымом наматывается на ее пальцы. Ей не нужно убегать и не нужно бояться – сказители говорили, что в таких случаях нужно срочно спасать свою жизнь, но разве же все истории одинаковые? Она вспомнила, как спросила у Сунь Аня, почему он не может быть злым демоном в их игре, а он ответил ей – потому что он должен это зло победить. Но разве же эта девушка – преданная, обманутая, убитая – зло? Разве она не заслужила право отомстить тому, кто сделал больно ей? Ван Сун поднимает голову и видит, как над ней склонилась совсем юная девушка: волосы распущены и растрепались, а на лбу – тоненький выжженный серп луны, черты лица скрыты серым туманом, и он же клубится в ее мертвых, слепых глазах. Кажется, Се Вэй рассказывала, что их выклевали вороны, и Ван Сун, присмотревшись, видит тоненькие, так никогда и не зажившие, шрамы у носа и бровей. Девушка открывает рот, но из него не выходит ни звука, отчего туман начинает раздосадованно стягиваться, срезая траву вокруг.

– Все хорошо, – шепчет Ван Сун. – Я понимаю.

В ее руках пряжа, способная срезать вековые деревья, неужели она не способна ей помочь?

Девушка наклоняет голову и целует ее в лоб.

– Расскажи мне, что тогда случилось, – просит Ван Сун.

Мальчик-европеец не понравился ей сразу: в нем было что-то жестокое и глупое. То ли в выражении лица, то ли в тоне его голоса – их язык ему не давался, слова выходили колотые, будто он бил по ним топором, отчаянно пытаясь разделаться с еще одним слогом, одежда их сидела на нем плохо, да и не старался он одеваться так, чтобы соответствовать. Просто хотел меньше выделяться, но выделялся неизменно – у него все было чужое: и волосы светлые, не прямо белые, скорее цвета колосьев в поле, волнистые, это было красиво, Юй Цин не спорила, но разве же на красоте далеко уедешь? Он старался закалывать их в хвостик или пучок, только заколки торчали из этого крошечного хилого пучка смешно и не шли они ему попросту. Глаза были светлые – горько-коричневые, как кора молодых деревьев, и от того неприятно-пустые. Он сухо улыбался и говорил часто невпопад, представился священником и сказал, что хочет рассказать им о своей вере.

В тот вечер она ушла в лес, потому что чувствовала, что со священником пришел кто-то второй, кто не желал показываться, и надеялась, что поймет, кто, если увидит. Она часто видела разное: призраков, заговоренные монетки, явно подаренные людям хули-цзин, даже знала парочку таких – одна жила в их деревне, другая – в небольшом городе по соседству, старенькие проклятия и новые, мощные заговоры, от которых почему-то закладывало нос. В этот раз она тоже почувствовала, как в душу что-то вцепилось, сильно, ощутимо, и около сердца загорелось мягкое, светлое, приятное пламя.

Она побежала в лес сразу, как в доме семьи погас свет. Сначала она неслась, потом перешла на шаг – в лесу был кто-то еще. Помимо духов повешенных и утопленных, конечно – те были свои и казались порой ближе ее живой семьи.

Тот юноша. Его звали Жильбер, но про себя Юй Цин называла его просто Иль, потому что так было проще. Ему-то ведь все равно, верно?

Она чувствовала его кровяной, железный запах – строго говоря, это был даже и не запах вовсе, а скорее ощущение, шлейф, который тянулся за ним мантией. Юй Цин замерла.

– Кто вы такие? – громко спросила она. Тому, второму, ее слова и так были бы слышны, но нужно, чтобы и Иль мог ответить.

– Меня попросили помочь, – отозвался он, выходя к ней. Иль казался сонным – будто его только что выдернули из кровати. Юй Цин ощущала, как что-то цепко держит его за шею и за руки, но при этом он будто бы мог освободиться в любой момент. Он просто не знал, что пришел сюда не по своей воле, оттого и уйти не мог.

– С чем?

– Не знаю.

– И ты так просто ему повиновался?

– Откуда ты знаешь про Мэя? – так искренне удивляется Иль, что Юй Цин не удерживается от нервной улыбки. Мэй, значит. Наверняка, имя давал сам Иль, ни один сведущий человек не назвал бы существо, живущее тысячи лет и способное так легко подчинять себе людей, «Красавицей».

– Ну я же не такая глупая, как ты, – она оглядывается по сторонам. Иль не опасный, а с… Мэем она как-нибудь разберется: духи никогда не агрессивны просто так, нужно лишь понять, что с ним случилось, и все будет хорошо. Лес обступает ее со всех сторон, стягиваясь, как ворот на детском платье, из которого вырастаешь.

– Я слышал, тебя хотят попросить призвать плодородие.

– А это тут при чем?

– Ну, это ты пошла за мной, нужно же обсудить с тобой хоть что-то, – Иль пожимает плечами.

От такой наглости она поперхивается – за ним?

– Я шла не за тобой.

– А за кем тогда?

– Мэй, – зовет Юй Цин. Если просто произнести имя – нельзя быть уверенной, что появится, поэтому она добавляет в голос капельку силы: та мгновенно впивается осколком в сердце, как будто кто-то ударил ее в ребра и те сломались, выгнувшись дугой. Кровь начинает бежать быстрее, зрение на мгновение становится острее, и она вытирает со щеки кровавую ледяную капельку. Сила всколыхивает ветром ветви, пересчитывает макушки деревьев, взвивается визгом к склотому кусочку луны в небе и заставляет тот качаться.

– Ну зачем же так громко, – укоряет ее мягкий голос за спиной.

– Вы бы не пришли, позови я тише.

– Возможно.

Юй Цин оглядывается на Иля – тот застыл с глупо открытым ртом.

– Вы остановили время?

– Не совсем. Замедлил, останавливать его было бы глупо – все же земной шар вертится с огромной скоростью, было бы нечестно отбирать время всего мира просто ради нашего разговора, верно? Так что оно движется, просто очень медленно.

– Вы хотели поговорить со мной?

– Вы очень сильная… хм, происходи это лет пятьсот назад, я бы назвал вас шаманкой, но сейчас не думаю, что такое слово вам подходит. Можно я скажу, что вы очень сильная девушка?

– Говорите, – сурово разрешает Юй Цин.

– Вы знаете, кто я?

– Догадываюсь.