Журавли летят на запад - Анна Рябинина

монетками в руках – они были очень старыми, совершенно точно не ходовыми, и Ван Сун не хотела бы знать, что он на них покупал, – то ли в том, что за ними по пятам шагали ветра, играли с вывесками, дергали ее за прядки волос, звенели колокольчиками на входах домов.

– Я просто это чувствую, – признается она в итоге.

У Вэй неожиданно начинает смеяться.

– Эх, зря я с девчонкой связался.

– Это почему?

– Мужчины обычно не такие чуткие, их легче обдурить, а вы так легко это чувствуете, хотя ты превзошла даже мои ожидания.

– Ло Хуан тоже это понимала?

– Мне кажется, что да, впрочем, мы об этом с ней никогда не говорили, думаю, это было что-то вроде молчаливого согласия. Надеюсь, потом она передаст это как сплетню соседям, мол, у меня дочка от… – У Вэй запинается, и Ван Сун с насмешкой понимает, что тот чуть не проболтался о том, кем является. – От духа.

– От духа, – понимающе кивает Ван Сун. В этот момент У Вэй кажется ей совсем мальчишкой, который бахвалится тем, какой он сильный. Хвастался, хвастался – и чуть не проговорился. – А ты и с мужчинами пытался путешествовать?

У Вэй с готовностью кивает.

– И сейчас разгребаю последствия. Оказалось, что это была не самая удачная идея.

– Он испортил что-то в ваших потоках фэн-шуя? – фыркает Ван Сун. На язык просится шутка о том, что потоки нарушились, и теперь У Вэй не может найти в своих колдовских карманах современную одежду, но из вежливости она молчит.

У Вэй задумчиво кивает.

– Можно и так сказать.

– Тогда почему вы вообще позвали его с собой?

– Потому что он показался мне интересным, – эти слова У Вэй говорит так тихо, что Ван Сун не сразу понимает – правда он их сказал, или это был просто ветер.

– Не очень разумный повод звать кого-то с собой в путешествие, – замечает она, и У Вэй согласно кивает.

– Ты права.

Из города они выходят на проселочную дорогу – извилистую, будто пьяную, поросшую пучками травы по бокам, изрытую колеями от машин и телег. Здесь все еще сохранились следы восстаний, впрочем, сейчас они есть везде – сгоревшие деревни, стоптанные берега рек, заброшенные поля, поломанные деревья и пули в кустах. Одна волна боев ушла – пришла следующая, нет покоя потерянной земле, не могущей найти хозяина.

– Вы знаете путь без карты? – уточняет Ван Сун.

– Здесь недалеко, – обещает У Вэй.

Некоторое время они идут в тишине – та не кажется Ван Сун неловкой во многом, наверное, от того, что ее окружает шум поля: жужжание редких насекомых, шелест травы, хруст засохшей грязи под ногами, – он сам по себе ощущается как разговор с У Вэем. Звучит абсурдно, но так и есть – будто он продолжает говорить с ней, только не на человеческом языке.

– Вы сказали, что я чувствую что-то лучше, чем мужчины, почему? – решает спросить Ван Сун. – Я шаманка, что ли? – она задумчиво перебирает в голове услышанные в городе новые слова. – Ведьма?

У Вэй весело фыркает.

– Это на вас дурно влияют европейцы. Вы не ведьма, как, впрочем, ведьм не существует в целом, просто женщины всегда более чувствительны к миру, вы будто… Знаете его законы просто по праву рождения, а мужчины вынуждены долго учиться с ним общаться, но в итоге они чаще всего все равно терпят крах.

– Почему? – впрочем, Ван Сун и так прекрасно знает ответ. Но что-то внутри ее так отчетливо хочет услышать подтверждение – просто, чтобы обрадоваться еще раз, что ей повезло родиться женщиной.

– Потому что они не умеют быть осторожными к миру, им кажется, что тот вечно им что-то должен, но мир никому не должен совершенно ничего, и они обычно расплачиваются за свою самонадеянность, – объясняет У Вэй, и Ван Сун довольно улыбается. Ну конечно.

– А вы всегда были… Ну, таким, как сейчас? Или вы стали духом?

– Я не помню, – признается У Вэй. – Это немного сложно – хранить в памяти много веков, но, я думаю, я всегда был таким. Даже не уверен, что когда-то родился ребенком, мне кажется, что я существовал всегда и всегда взрослым.

– Звучит не очень весело.

– Возможно, – кивает он. – Но в этом нет никакого смысла, я ведь даже не знаю, чего у меня не было, поэтому не могу переживать от этого. Мне кажется, я раньше жил в другом месте, но не уверен… Может быть, мне только кажется, и на самом деле всю жизнь я путешествовал по этой земле.

Ван Сун задумчиво кусает губу, пока та не начинает саднить.

– У меня тоже не было детства как такового, но… Это тоже нормально? Не думаю, что я бы сильно хотела его… То есть, а зачем?

У Вэй хмыкает.

– А за меня переживала.

Дорога начинает идти в гору – наползает на холм, стягиваясь в подножия, как плохо сидящая одежда, деревья кособоко держатся на склонах, Ван Сун тяжело вздыхает, представляя муки от попыток вскарабкаться наверх.

– Я что, похожа на даоса, которого держать меч учат раньше, чем говорить «Простите, пожалуйста»? – хмуро интересуется она.

– А почему именно в таком порядке? – мгновенно начинает интересоваться У Вэй.

– Был у нас в городе один, – Ван Сун взмахивает руками, пытаясь отразить свое отношение к подобным героям, теряет равновесие и чуть не летит обратно, приходится схватиться за веточку дерева, и та жалобно, протяжно хрустит. – Пришел, сказал, мол, вот, я ученик какой-то очень известной даосской школы, а ваш город проклят: прицепился какой-то демон, проклятие срочно нужно снимать, а иначе все женщины постепенно ослепнут, а у мужчин отвалится их достоинство.

– Прям так и сказал? – изумляется У Вэй, на что Ван Сун кивает.

– Носился по улицам неделю, пороги какой-то мерзко пахнущей гадостью обрызгивал, заклинания на каком-то незнакомом диалекте читал, может, просто на ходу слова выдумывал, конечно. Потом сверзился с крыши во время погони за этим несчастным демоном, сломал ногу и еще месяц провалялся в госпитале. Упал он, кстати, на лавку торговца фруктами, потом никак расплатиться с ним не мог. Зато все причитал, что пострадал в ходе суровой борьбы с потусторонними силами.

И еще показывал всем какие-то огрызки ленточек, которые якобы снял с убиенного демона, впрочем, Ван Сун сама ходила к месту обозначенной битвы не на жизнь, а на смерть, и даже пятна там никакого не увидела, только раздавленные яблоки.

На этот момент У Вэй уже не выдерживает и начинает хохотать.

– А они всегда такие были, что сейчас, что