Журавли летят на запад - Анна Рябинина

глиняной армии Цинь Шихуанди – да. Она и не обрадовалась особо, когда узнала, что будет жить с двумя из них в Париже, а потом столкнулась с Сунь Анем на той злополучной лестнице. Утренний свет мягко очертил его лицо, поджег золотом волосы, утонул в черных-черных, как зимняя ночь, глазах, Сунь Ань нахмурился, а потом невольно улыбнулся – и она тогда в первый раз подумала, что очень хотела бы его поцеловать.

Выходят они из этой подворотни растрепанные, она – с дурацкой, бездумной улыбкой на лице, зачесывая волосы обратно за уши растопыренными руками.

– Зато не под дождем, – зачем-то говорит она, и Сунь Ань весело хмыкает. – Кстати, а почему «Ань»?

Про «Сунь» он ей когда-то уже объяснял – про Сунь Укуна, про путешествие на Запад за сутрами, вечно эти путешествия – тайное знание, мир мертвых, мир живых, божества. В Китае было много божеств, и Моргана так и не смогла в них разобраться, наверное, потому что Сунь Ань сам по себе был плохим учителем, вечно перескакивающим с темы на тему.

– Мир, спокойствие, – Сунь Ань лезет в карман и достает оттуда карандаш, берет ее ладонь, гладит большим пальцем тыльную сторону, запуская вдоль живота табун теплых мурашек, а потом рисует знак: 安.

– Как будто человечек бежит и несет коробку на голове, – улыбается она, Сунь Ань задумчиво склоняет голову, как сова, а потом кивает.

– И правда. А что значит твое?

– Смерть, – она пожимает плечами.

– Как мрачно.

– А мне так нравится. В этом есть что-то такое… Сильное и женское.

Так к ней и приходит идея первого письма для Ван Сун – немного пьяного, немного мечтательного, написанного, когда губы еще горели от поцелуев, а с руки еще не стерся рисунок Сунь Аня.

Весь следующий день они с Сунь Анем тратят на прогулки по городу. Она звала и Чжоу Ханя, но тот отказался, сославшись на то, что в данный момент хочет только отдыхать в номере.

Моргана таскает Сунь Аня по улицам, где гуляла в детстве – фонтан с какой-то куцей русалкой – короткий толстый хвост и коса через плечо, рядом с ним и сейчас бегают дети, плещут друг на друга застоявшейся зеленоватой водой; ларьки со сладостями, они громоздятся друг на дружку вдоль дороги, дерутся за место, пихаются крышами, там они с Сунь Анем покупают леденцы, а потом долго толкаются локтями за право нести пакетик; задерживаются на мосту, где она берет его под локоть и борется с желанием поцеловать его прямо сейчас – нельзя, и от этого хочется ругаться – недовольно, по-мужски громко.

– А ты вырос в большом городе? – спрашивает она.

– Нет, совсем маленьком, – он качает головой. – У семьи был довольно большой дом, но сам город казался… Ну, тогда он казался мне большим, но сейчас, вспоминая его, я понимаю, что он был маленьким.

– Ты по нему скучаешь?

– Не знаю, мне кажется, что нет. Это странно? Я совсем ничего не помню.

– Ну, нет, наверное, – она пожимает плечами. – Почему нет? Ты не обязан его любить, даже если там родился.

– Чжоу Хань считает иначе, он думает, что мы обязаны сохранить любовь к нашей стране.

Сунь Ань прикрывает глаза.

– Только вот я не знаю, что именно мне считать своей страной, какую из них я вообще должен любить.

– Я тоже не знаю, – тихо говорит Моргана. – Мы обсудили это вчера с мисс Сорель, знаешь, она ведь правда любит Париж, но говорит, что спокойнее ей в Лондоне, так где же ей жить? Чего в ней больше – Франции или Англии?

И чего больше в ней самой?

Она коротко тыкается лбом в его плечо и вздыхает. Ветер треплет ее волосы, забирается под юбку и холодит руки.

– Надо будет Чжоу Ханю на обратной дороге тоже леденцов купить.

* * *

– И что, людям правда это нравится? – У Вэй морщится, глядя, как ребенок, идущий перед ними, тащит в рот какой-то жутко сладкий на вид кругляшок.

– Некоторым да, – пожимает плечами Ван Сун.

– Как мерзко.

– А ты ощущаешь вкус? – мгновенно начинает интересоваться Ван Сун. Все же не так часто приходится общаться с духами. Или божествами. Или демонами – она пока не поняла до конца.

– Наверное, я без понятия, каким его чувствуют люди, – хмыкает У Вэй, и Ван Сун какое-то время молчит – она катает в голове мысли о происхождении У Вэя. Спросить или не спросить? Кто он вообще такой?

– Это вкусно, – в итоге говорит она. – Ты вообще пробовал?

– Конечно, меня столько раз пытались угостить люди.

В этот момент Ван Сун решается.

– А кто ты вообще? Я имею в виду, дух чего?

Этот вопрос неожиданно воодушевляет У Вэя. Он широко улыбается и хмыкает.

– Догадалась все же.

– Так я не дурочка.

– Я этого и не говорил, видишь? Ты снова защищаешься и начинаешь что-то доказывать, но кому это нужно? Точно не мне. Я говорил о том, что ты не должна была догадаться, я очень много времени потратил на то, чтобы стать похожим на человека.

– Ты не похож.

– Что? – этот вопрос, кажется, совершенно искренне выбивает У Вэя из колеи. – Как не похож?

– Ты стараешься быть похожим, но в итоге выходит только хуже, – объясняет Ван Сун. – Как будто ты пытаешься подражать – как люди делают кукол. Вроде похожи на людей, но на самом деле не люди, одежда не та, какую никто не смог бы начать носить, глаза стеклянные, руки гнутся не как у людей.

– У меня тоже гнутся не как у людей? – интересуется У Вэй с таким видом, что сейчас он выудит из воздуха листок бумаги и начнет записывать.

Ван Сун задумывается.

– Да нет, с руками все нормально.

Ей было сложно передать это ощущение словами – будто она глядела в воду и видела там другой мир, похожий на реальность, но зыбкий, вот-вот пойдущий рябью от неосторожности. У Вэй определенно выглядел как человек, пусть и чуточку старомодный – костюмы, какие носили лет двадцать – или двести – назад, эта коса – наглая, с ленточкой на конце, сережка-камешек в ухе, темные глаза с чем-то огненно-болотным, видимым на свету, руки-ноги на месте, губы, вечно изгибаются в чуть насмешливой улыбке. Но было в нем что-то нечеловеческое – то ли в этих мрачных, злых, внимательных глазах, от которых исходило ощущение, какое бывает, если ночью посмотреть куда-то в тьму – будто она начинала наблюдать за тобой, то ли в том, как он легко игрался с