Ты вернешься! - Галина Валентиновна Чередий

Если наступило время выбора, то я однозначно и без сомнений, колебаний, оглядки выбираю Руса.

— Эрин, понимаешь ли ты, что мне достаточно сейчас поднять саргов и, наплевав на последствия, дать им обнюхать тебя, а потом отправить на поиски твоего любовника? Они найдут его, прикончат, и предмет нашего спора исчезнет.

Лютая ярость взорвалась во мне, едва не выбрасывая в истинную форму, готовую атаковать, рвать, уничтожать за угрозу жизни моему любимому.

— Только пусть попробуют! Я убью каждого, кто посмеет к нему даже прибли…

Атака отца была подобна удару молнии с ясного неба. Прыжок, удар мне в челюсть и мгновенный нокаут, погрузивший сознание в темноту.

Очнулась я уже в самом нижнем подвале подземного личного каземата примов Курта, где и провела несколько следующих недель, посещаемая дважды в день исключительно отцом, приносившим пищу и воду.

Дни и ночи я металась, сходила с ума от страха за Руса и тоски по нему. Бесновалась, расшибаясь в кровь о стены и решетки в обеих ипостасях, умоляла родителя, обещала что угодно, отказывалась есть и пить сколько выдерживала до того момента, как истинная форма, чьи инстинкты требовали выживания любой ценой, не брала верх над человеческой ипостасью.

Там же я поняла, что ношу ребенка от моего любимого, вот тогда угомонилась, перестала голодать, себя калечить и принялась просто ждать. Если отец продолжает меня тут держать, значит Руса они так и не нашли, а то и вовсе искать не стали. Иначе зачем бы, если бежать уже не к кому. Очевидно, умудренный жизненный опытом прим понял, что физическое устранение объекта моей страсти заставит меня возненавидеть его навсегда, а отцу нужно было, чтобы я просто перебесилась, перегорела со временем, осознав взаперти, что чувства были сиюминутным мороком.

Длилось заточение до тех пор, пока Георг не нашел способ освободить меня. А я тут же, едва успев поблагодарить друга, рванула к Русу. Лишь для того, чтобы узнать, что мороком были как раз его чувства ко мне.

Глава 20

Наши дни

— Херни не городи, — отмахнулся я небрежно от Васька, пытаясь мыслями собраться для беседы с борзым юношей, который, внезапно, мой сын.

Сбежал вниз по лестнице в подвал, кивнул парням, несущим вахту в комнате отдыха перед коридором, по обеим сторонам коего и располагались наши камеры. Не пустовала сейчас ни одна, так что общий присмотр был не лишним, как и наблюдение через мониторы за пленниками.

— Как Валентин? — уточнил у Лакела, немногословного здоровяка, освобожденного нами пять лет назад из рабства в стае Чаросет. Редкие были ублюдки, даже среди хранимых Луной чистокровных уродов. Хрен знает, что с ним делала гадина-хозяйка, но, насколько знаю, мужик до сих пор не глянул ни на одну женщину, не важно, обращенную или человека. А желающие сблизиться с ним были, точно знаю, боец он знатный, да и руки к правильному месту приделаны насчет починить-построить-отремонтировать.

— Нормально. Дня за три оклемается, — ответил Лакел. — Ты к пацану?

— Да. Как он? — я глянул на монитор, но увидел там только лохматую макушку Эрика.

— Минут пять, как орать и бушевать перестал. Сопроводить?

— Не нужно. У нас… ну типа семейный разговор будет. И это… запись пока в его камере выруби.

— Угу. Только я бы на твоем месте прям на разговор не рассчитывал, — проворчал Лакел, и вернулся к просмотру боевика, как и остальные двое дежурных.

А я и так ни на что особенно не рассчитывал и, в принципе, смутно представлял о чем говорить с Эриком.

“Привет, парень, я твой папаша, который о тебе ни сном, ни духом всю твою жизнь, потому что феерично облажался перед твоей матерью. Но давай-ка забудем об этом и начнем дружить, потому что твои закидоны и голодовки отвлекают Эрин, и мешают ей сосредоточиться на прощении для меня”...

Угу, представляю куда он меня пошлет. Походу, мальчишка, и правда, весь в меня, а если так, то просто задавить его ментально не выгорит. Как и требовать хотя бы изображения уважения к собственной персоне, не заслужив его реально, бесполезно. Тогда, годы назад, я, конечно, имел в башке четкую схему будущего для нас с Эрин, которая включала и детей, но они должны были появиться потом и как бы постепенно. В смысле, сначала ожидаемо-внезапное “ура, мы беременны!”, потом — толчки в животе, разговоры отцовские с пузиком, наверняка первые седые, а то и выдранные собственноручно волосы во время родов, после сюсюканье с крошечным комочком, бессонные ночи, опять же первые шаги-зубы-слова… Ну, все как полагается, и видел у других или в кино. А тут… Хренакс! тебе сходу борзый недоросль, ничьи авторитеты ни в хер не ставящий.

Сдвинув три массивных засова, распахнул дверь и тут же нарвался на свирепый взгляд сидящего на полу в углу Эрика. Да уж, лучше он выглядеть не стал, разве что свежей крови на нем уже не было, смыли, видать, из шланга, и второй, заплывший раньше глаз открылся. Я вспомнил как смотрела на изрядно помятого сына Эрин и попробовал представить, что она могла чувствовать при этом. Не уверен, что действительно это понял, но приятного мало. Это как бы… пусть бы у тебя лучше болело, чем у него, что ли… Даже передернуло всего, и заныло в костях где-то.

— Договариваться будем, — произнес я, чтобы хоть как-то уже начать.

— А ты кто такой, чтобы я с тобой о чем-то договаривался? — ожидаемо скривил презрительно разбитые губы… сын.

— Я-то? Для своих — Рус, ниче так мужик по жизни, говном вокруг не считают вроде. Для чужих — Дикий, смешавший с дерьмом больше чистокровных мразей, чем ты видал за свою жизнь. А вот кто ты? Я, например, увидел мелкого наглого засранца, обязанного всем в этой жизни своей матери, которой позволяешь себе еще и хамить, и оскорблять.

Эрик дернул головой, как если бы словил от меня леща, от него пахнуло стыдом, но он вскочил, звякнув цепями, и спрятался за мигом скорченной заносчивой мордой.

— И кто меня в это тыкает? — оскалился он на меня. — Не ты ли сам практически назвал ее своей подстилкой при мне и при своих саргах?

Вот тут настал момент устыдиться уже мне, и импульс вины был таким жестким,