Ты вернешься! - Галина Валентиновна Чередий

— Не совсем так, но в принципе прав, — не стал я задницей вилять, как и строить из себя властного урода в “кто ты такой мне указывать” стиле. — Признаю, что это было по-мудацки. На эмоциях, что, однако, меня не оправдывает, как и тебя. Я за это у Эрин прощения еще попрошу, как и за многое другое, небось, не переломлюсь, и язык повиниться не отсохнет. И ты перед матерью извинишься, Эрик. И перестанешь выделываться, начнешь есть и пить, чтобы поскорее восстановиться.

— Ага, а еще начну перед тобой спину гнуть, подчинение демонстрируя, и папой со слезами на глазах называть? — язвительно скривившись, спросил просящий все же леща юноша. — Не пошел бы ты, Дикий!

Эх, во времена моей молодости за неуважение к старшим и длинный язык выхватить пилюлей можно было запросто, что заметно прибавляло мозгов обычно, но это не наш вариант. На данный момент уж точно.

— Я пойду обязательно, часами тут с тобой проникновенных бесед вести не собираюсь, сынуля. — Ага, ишь ты как дернулся, глазищами желтыми засверкал. Мамкины глаза, мамкины, а вот физиономией в меня походу вышел, отеки чуть спали, и стало заметно. Ну или я внимательнее всматриваюсь теперь. — У нас с твоей матерью еще между собой вопросов дофига. Но сообщу тебе для общего развития: передо мной свои спину не гнут, не принято у нас никакого жополизалова, давлю нещадно я только врагов. А насчет папы… Пока не стоит, малыш. Что-то не вижу я перед собой того, кого захотел бы сыном звать.

— Охренел? Да я… — Эрик рванулся ко мне и чуть не упал на задницу, остановленный цепями.

— Да ты сосунок, который потерпел поражение в первом же реальном замесе, и вместо того, чтобы собраться с силами и бороться дальше, добиваясь реванша, распустил сопли и устраивает детские истерики с голодовками, попытками гордо сдохнуть от жажды, и оскорблениями той, кто дал тебе вообще все, включая и саму жизнь. Вот Эрин хватило решимости, отваги и любви к тебе, чтобы в одиночку явиться во вражескую стаю. А ты на что готов ради матери?

— Ни на что, ясно?! Она с тобой… Ладно еще Георг, пусть из-за этого мы и жили одни, потому что дед злился на мать. А она… от тебя… Кто я теперь? Даже не Курта настоящий… помесок дворняжки какой-то!

— А ты, выходит, сам по себе, без кровей чистых — никто? — поддав в голос презрения, оборвал я его вопли. — Такой слабак, что не в состоянии стать кем-то без толпы-стаи за спиной и врожденного статуса? Не личность, мужчина, которым мать будет гордиться и способный за любой косой взгляд в ее сторону или слово гадкое покарать?

— Кто бы говорил! — огрызнулся Эрик.

— У меня не было стаи в самом начале. Но была пара друзей, да. И бешеное желание расхреначить весь мир хранимых Луной, с его гадскими устоями, из-за которых я потерял твою мать. И я добился того, чего хотел. Сейчас эти твои Курта могут сколько им вздумается вопить, что я — дворняга недостойная, но никто не сможет помешать мне вернуть то, что между нами с Эрин было, и дальше жить счастливо. Никто, даже ты!

— Ну да, достойная участь для примы Курта. Стать рабыней какой-то у обращенного.

Вот же говнюк мелкий языкатый, бьет же, может, и наугад куда попало, но попадает ведь прицельно в болевые точки. Эрин тоже станет жизнь со мной воспринимать как унизительное рабство?

— Не рабыней, а парой, единственной женщиной, которую я любил и люблю. А если тебе так уж противно знать, что я твой отец, то можешь и дальше сидеть тут и упиваться мелочными обидками на судьбу, пока не сдохнешь. Или можешь начать жрать, пить, спать, а потом тренироваться наравне с моими бойцами, и однажды бросить мне вызов, дабы уничтожить источник своего типа позора.

— Что толку? Курта узнают, кто я на самом деле и…

— И что? Ты рос вне стаи, как я понимаю, с какой стати для тебя так важно, кем тебя там станут считать?

— Важно, кем себя теперь считаю я.

— И кем же?

— Ублюдком каким-то, — голос Эрика дрогнул, выдавая эмоции и возмутив меня.

— Ну, тут уж я твою вселенскую печаль не разделю, Эрик, — не смог я сдержать насмешки. — По меркам хранимых я вообще был никем, хуже даже, чем никем. Но стал тем, перед кем эти твои чистокровные ссутся от страха. А ты — просто мажор, неблагодарный маменькин сынок, который собирался жить на всем готовом…

— Это ложь! Если бы так было, то я послал бы Георга, когда он предложил мне повести молодых саргов на тебя! Меня достали косые взгляды и шепотки в спину, после нашего возвращения в стаю! Я хотел доказать всем раз и навсегда, что смогу стать настоящим примом, несмотря на дефект в происхождении или сдохнуть в бою.

Вот оно как. Интересно, а Эрин в курсе, что ее драгоценный муженек практически послал ее сына на смерть? Ведь то, что Эрик не погиб сразу в бою, да и после я его не прибил — чистая случайность.

— И что же изменилось? Проиграть одну драку — не значит потерпеть полное поражение. Красиво и гордо сдохнуть — понты галимые никчемные, драться и хреначить в ответ до победного можно только пока жив.

— С кем драться? С тобой? Как это поможет мне возвыситься у Курта?

— Учитывая то, что я сейчас ваш злейший враг, который никому не по зубам? Победив меня, ты не просто примом у них стать сможешь — долбаным героем-спасителем во веки веков.

— Ерунда. Как будто ты позволишь мне себя победить и не замочишь на упреждение, как только угрозу в силе почуешь. Или эти твои дворняги меня потом скопом не завалят.

— Если бы я оглядывался на чужие позволения и силу, то и жив бы не был давно, Эрик. Подюжишь в честном поединке меня — никто тебя не посмеет тронуть. Но прежде чем встать против меня, сумей хоть одного из моих бойцов победить, тех самых, кого дворняжками кличешь.

— Как будто я уже не!

— Легко калечить кого-то, кто