Индульгенция 6. Без права на ошибку - Тимур Машуков

Она говорила о бесконечных зимних сумерках своих владений, о тишине, которая бывает разной — умиротворяющей и гнетущей. Я говорил о шуме дождя по крыше, о первом снеге, о запахе хвои.

Ее ледяная аура была спрятана глубоко, глубже, чем обычно. Лицо оживилось легким румянцем (иллюзия? магия?), глаза потеряли часть своей бездонной глубины, став просто очень светлыми, очень старыми и… заинтересованными. Она смеялась — тихим, серебристым смешком, когда я описывал выражение лица Переруга, когда он понял, что не будет, как он хочет. Это было странно. Прекрасно и странно. Как если бы сама Смерть на час стала твоей соседкой по кухне.

Мы допивали вторую кружку, когда в коттедж ворвался ураган. Калитка распахнулась с грохотом.

— Вида-а-ар! Ты дома⁈ Мы тебе. — Гиви, мой вечно энергичный друг-некромант, замер на пороге, уставившись на сцену — я в кресле, Морана (в своем простом, но все равно откровенном и неакадемическом платье из черного шелка, с распущенными темными волосами) напротив, с кружкой в руках. За его спиной, как гроздья винограда, застыли Танька с глазами, сразу сузившимися до щелочек, Снежана с удивленно приоткрытым ртом, Кристина со злостью и бешенством в глазах, Настя, что с интересом разглядывала незнакомку, и Изабелла, которой все было пофиг.

Тишина. Густая, как сливки. Гиви оглядел Морану с ног до головы, потом перевел взгляд на меня, на наши чашки, на уютную обстановку. Его лицо медленно расплылось в широкой, абсолютно идиотской улыбке.

— А-а-а-а! — протянул он с театральным пониманием. — Вот почему ты с утра такой довольный! Новенькая! Откуда, Видар, а? И заодно скажи, где ты вообще берешь таких красивых девушек⁈

Танька фыркнула, скрестив руки на груди, призывно ей колыхнув. Поймала мой настороженный и в то же время заинтересованный взгляд. Сделала какие-то выводы, усмехнулась и двинулась вперед. Ну да, она у меня бойкая и отступать даже перед богиней не будет.

Снежана нахмурилась, изучая Морану. Кристина, кажется, взбесилась еще сильнее. Настя застенчиво улыбнулась Моране. Изабелла просто подняла бровь.

Морана… Морана медленно поставила кружку. Ее глаза, только что казавшиеся теплыми и заинтересованными, снова стали бездонными, но теперь в них плескалось чистейшее, кристальное лукавство. Уголки ее губ дрогнули в едва уловимой улыбке. Она не стала возвращать свою ледяную ауру, нет. Она оставалась в образе «простой смертной», но в этом образе вдруг стало тесно от… божественного веселья.

— Добрый день, — сказала она, ее голос был низким, мелодичным, абсолютно человеческим, но в нем вибрировала скрытая сталь. — Я… просто зашла на чай. Видар был так любезен.

Гиви захихикал.

— На чай! Ну конечно! Они к нему только за этим и приходят, — он подмигнул мне так преувеличенно, что у него, казалось, свело веко. — А потом кидают друг на друга бешеные взгляды и спорят, кто будет первой женой.

Я простонал и опустил лицо в ладони. Покой кончился. Бесславно и с грохотом. Пустота внутри лениво пошевелилась, словно говоря: ну что, хозяин, снова в бой?

— Гиви, — пробормотал я сквозь пальцы. — Заткнись. Пожалуйста. Просто… заткнись.

Морана тихонько рассмеялась — тот самый серебристый смешок, который теперь звучал как чистой воды издевка над моим желанием побыть хоть один день в одиночестве.

Она подняла кружку, сделала маленький глоток чая и посмотрела на меня через край фарфора. В ее взгляде читалось: ну что, смертный? Еще хочешь забыть, что я богиня?

Я вздохнул. Глубоко. Сегодня явно был не мой день. Даже чай перестал казаться таким уж вкусным…

Глава 19

Глава 19

Шашлычный дым — лучший дым на свете. Особенно когда он служит дымовой завесой от шести пар глаз, полных вопросов, подозрений и откровенной ревности.

Я с наслаждением переворачивал куски баранины на решетке мангала, который Гиви раскалил до адского жара. Жир шипел, капал на угли, вспыхивая синими язычками пламени. Аромат стоял обалденный.

— Говорил тебе, — Гиви, весь красный от жара и пары стопок, уже принятых «для аппетита», тыкал шампуром в мою сторону. — Нечего хищниц в дом приглашать! Особенно таких… ну, ты понял. Аж светится вся, чертовка. И глаза… так бы и утонул!

— Мы просто чай пили, Гиви, — буркнул я, щедро сбрызгивая мясо маринадом (уксус, лук, специи — ничего лишнего). — Отдохнуть хотел. Один.

— Ага, «один»! — фыркнул он, наливая себе еще. — С такой-то? Да она тебя сожрет, даже не поперхнется! Хотя… — он хитро прищурился, — … если по-хорошему, то можно понять. Видок у нее… ничего так. Холодная, но огонь внутри чувствуется. Опасно!

Я только мотнул головой. Лучше пусть думает, что это про «огонь» в обычном смысле. Гиви не поймет, что его друг только что жарил шашлык рядом с самой Смертью. А внутри коттеджа, куда все перебрались, за стеклянной дверью разворачивалось куда более опасное действо. Видно было, как Танька, скрестив руки, что-то резко говорит, тыча пальцем в сторону мангала. Снежана кивает, поддакивая. Кристина смотрит в пол, но по нахмуренным бровям видно — недовольна. Настя и Изабелла изучают Морану, как редкий экспонат. А Морана… Морана сидит в моем кресле, непринужденно откинувшись, с легкой, загадочной улыбкой на губах. Она держит кружку (уже с вином, подали девчонки), и видно, как она наслаждается спектаклем.

— И на каком факультете, говоришь? — донесся обрывок фразы Таньки, когда ветерок приоткрыл дверь.

Морана что-то ответила, тихо, но ее голос, даже приглушенный, нес какой-то странный резонанс. Танька всплеснула руками. Снежана закатила глаза. Кристина вздохнула. Изабелла прищурилась еще сильнее — явно не верит.

— Ох, Видар, — Гиви покачал головой, следя за сценой. — Попал ты, братан. Они ее сейчас на мелкие кусочки разберут. А та… — он кивнул на Морану, — … как удав перед кроликами. Спокойна. Страшно. Ты ж знаешь Таньку — страшна в гневе и любви. Хотя, о последнем ты, наверное, побольше меня знаешь, -вздохнул он.

— Она… крепкий орешек, — процедил я, снимая первый, зарумянившийся шампур. — Отнесешь им?

Мне было почти жаль девушек. Почти. Они пытались играть в кошки-мышки с тигрицей, приняв ее за котенка. Морана отшучивалась, отвечала полунамеками, рассказывала байки про «родное село Морово» и «строгих родителей-ученых», которые якобы отправили ее «племянниц» в академию. Она играла в простоту так убедительно, что я и сам на секунду поверил бы, если б не знал правду. Особенно когда она с грустью в голосе вспомнила «покойного дядю Кощея, больного рахитом» — Гиви чуть