Бес лести предан - Элиот Лилит

с тонко нарезанным хлебом стояла нетронутой – в одиночестве трапезничавший за столом хозяин куда больше внимания уделял чашке крепкого искристо-карамельного чая, которую вертел в тонких маленьких пальцах. Это был мальчик, не старше десяти, но одетый как самый досточтимый вельможа екатерининского двора. Он был в пошитом по его фигурке бордовом камзольчике, с накрахмаленным шейным платком и с напудренными завитыми волосами, перетянутыми сзади черной лентой.

Для простого сна очертания были слишком резкие. Алексей видел мальчика так же ясно, как если бы стоял перед ним наяву. Тот вертел чашку все быстрее, поглощенный медно-красным водоворотом, закрутившимся в оковах белого фарфора. Низ воронки уходил все глубже, горячий чай подступал к краям ближе и ближе. Алексей машинально потянулся перехватить беспокойные руки, как делал, когда братья начинали шалить, но тут за дверью раздались шаги.

Вошел дородный человек в роскошном, обшитом золотой нитью бархатном кафтане. Лицо у него было добродушное, но умное. В руках он нес газету.

Мальчик с поспешным стуком отставил чашку. Несколько обжигающих капель вырвались на волю и упали ему на пальцы. Он не ойкнул и не поморщился, только спрятал руки под столешницу и уставился на вошедшего огромными серыми глазами.

– Ваше высочество, – мягко укорил мужчина, – я же говорил, что с горячим чаем не балуются. Нужно владеть своими руками. Если будете теребить подлокотники трона, станете посмешищем для ваших поданных.

Мальчик залился краской.

– Извините меня, граф. Я только… Мне снова снились дурные сны, и еще под утро в окно залетело… – он вскинул руки, обрисовывая неясные формы. При этом стукнулся костяшками о столешницу, но даже внимания не обратил. – Зачем матушка велела убрать часовых-бесогонов от стен дворца? При бабушке они никогда не покидали пост! А при отце их было так много, что даже слишком, но когда их нет совсем, ничто не мешает этим тварям залетать в мои комнаты.

Мужчина наклонил голову.

– Я помню, что когда Герман еще был с нами, он говорил, будто небольшие залетные бесы не могут причинить вам вреда.

– Но мне страшно! – тонкие пальцы снова впились в чашку. Хрупкий фарфор опасно затрещал. – Вы их не видите, поэтому вам, может быть, сложно представить, но если б увидели, то поняли бы…

Сердце Алексея сжалось от жалости. Он понимал прекрасно.

Взгляд мужчины потяжелел: он явно боролся с желанием вздохнуть.

– Хорошо, ваше высочество. Я поговорю с ее величеством и спрошу, не соблаговолит ли она вернуть караул. Но должен предупредить, что с восшествия на престол у нее очень много забот и это может занять какое-то время. Если, конечно, она вообще согласится.

– У нее никогда нет времени, – заметил мальчик уныло.

– Ну что вы, я уверен, что для вашей просьбы время найдется. А до тех пор вам придется набраться храбрости. Разве не играете вы в рыцарей с внуком моей сестры? Что же, боятся рыцари злых бестий?

– Не боятся, – нехотя согласился мальчик.

– Вот и вы не бойтесь. Если хочется быть рыцарем, то и вести себя надо по-рыцарски. Верно я говорю?

Мальчик кивнул. Угрюмо пообещал:

– Я буду. Но когда я стану императором, ни один бес не осмелится даже близко подлететь к человеческому дому.

– Я в этом не сомневаюсь. Вот ваша утренняя газета.

Приняв поданную газету, мальчик нетерпеливо пробежался взглядом по первым страницам. Объявление об окончании Семилетней войны на передовице интересовало его куда меньше, чем то, что он стремился найти, – небольшую колонку в середине газеты. На губах расцвела широкая улыбка.

– Тут написано, я делаю большие успехи в изучении географии!

– Вы в самом деле их делаете, ваше высочество. Если будете и дальше показывать такие результаты, вся Европа будет наслышана о вашем уме еще прежде, чем вы взойдете на престол.

В годы окончания Семилетней войны Алексей газет не читал – он еще не родился. Но что-то подсказывало: и в те времена о достижениях цесаревичей в учебе, даже самых блестящих, в газетах не писали. Однако мальчик был слишком юн, чтобы озадачиться подозрениями, и его обтянутые чулками ноги возбужденно мельтешили над полом.

Потом он замер.

– А матушка? – мальчик до хруста стиснул газетные листы. – Она эту газету читает?

Взгляд мужчины снова потяжелел.

– Конечно, читает, ваше высочество, – ложь гладко соскользнула с его полных губ. – Все европейские монархи ее читают и знают о ваших успехах.

– Но если она знает, как хорошо я учусь и что совсем уже не проказничаю, почему она все равно не хочет меня видеть? – серые глаза зажглись лихорадочной тревогой. – Я думал, что теперь, когда больше нет бабушки, чтобы запретить ей со мной видеться, мы часто будем встречаться. Неужели ей совсем не хочется? Ведь не может быть, чтобы ей вовсе не было до меня дела?

На один-единственный миг горькое сожаление промелькнуло на лице мужчины, но он тут же скрыл его за успокаивающей улыбкой.

– Что вы такое говорите, ваше высочество? Конечно, ей есть до вас дело, вы ведь ее сын и наследник. Просто государыня очень занята заботами о нуждах страны. Но она всегда осведомляется у меня о ваших успехах. Продолжайте учиться так же усердно и вести себя так же хорошо, и когда у нее появится больше времени, чтобы посвятить его себе, а не государству, вы сможете поразить ее своей образованностью и благовоспитанностью.

Но было ясно, что несмотря на юный возраст, мальчик уже начинал о чем-то догадываться. Тоска не покинула его глаз. Он отложил газету и с совершенно не детской желчностью произнес:

– Им следует написать в моей колонке, что российский цесаревич уже и не помнит, когда последний раз виделся со своей матерью с глазу на глаз. Может, хоть тогда она…

Комнату заволокло дымом. Пожар? Алексей рванулся вперед – помочь, спасти, вытащить из горящего дома… Но нет, он не в доме, он – посреди поля. Воздух разрывала канонада, и дым летел от грохочущих пушек.

Вокруг сновали тени. Низкие и высокие, худые и толстые, бесформенные и очерченные в человеческие фигуры. Из-под земли доносился гул, будто та готовилась разойтись уродливыми трещинами. Алексей побежал и – едва не столкнулся с Александром.

Молодой великий князь стоял на коленях, прижимая ладонь к уху. При виде Алексея он медленно отнял перепачканные кровью пальцы.

Собственный голос едва пробился сквозь звон в голове:

– Александр! Александр!

Только во сне Алексей мог так запросто звать его по имени.

Тени тянули к ним дымчатые пальцы.

– Я… – голос Александра, всегда такой звонкий, походил на хрип подстреленной птицы. – Помоги мне.

Алексей вытянул руку, но силуэт Александра уже разлетался, как пушистый