Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

Ветер стихает, когда он подходит к воротам. Бродить по Лабиринту в поисках другого выхода бесполезно. Есть только ворота. Костные глазницы встречают багровыми шарами огня.

Бозна-сколько раз он срывался, бил руками и ногами, разбивал голову, умолял, молился, каялся во всех грехах и грязных помыслах, всячески унижался и обещал что-либо за освобождение...

Лабиринту безразлично. Он может никуда не уходить, ничего не угадывать. Лабиринт не требует и не подгоняет. Времени здесь нет, смерти также, сзади и впереди — бесконечность.

Он решает попробовать удачу.

- Колесо удачи.

Со скрежетом, от которого закладывает уши, ворота разрываются поделенной пополам картой. За ней крутится гигантский, как солнце, диск, резной таинственными символами, вспыхивающими золотом.

...Кротко сияет солнышко.

За прошедшие годы столица изменилась, но оставалась его родным городом. Савка с наслаждением нырнул в забытый шум запыленных улочек, полных вечно спешащих людей, в стук копыт и тарахтение экипажей по брусчатке, в крики газетчиков и чистильщиков обуви... Он оставил город беспризорным воришкой-драконом, который бросил воровку-дракона, который бросил воровку-дракона, который бросил город бездомным; любого случая, а вернулся молодым сироманцем, который стыдился своего прошлого. Его новые знакомые шагали рядом в черных кунтушах, чересы сверкали новыми клямрами, и люди учтиво расступались перед их шайкой — не как перед вооруженными преступниками, а как перед волчьими рыцарями. Чудесное чувство!

На родных улицах хотелось мечтать о будущем, о величественных подвигах и званиях есаулы — самого молодого есаулы в истории Серого Ордена. На пальце тяжело поблескивал золотой перстень, тот самый, что он когда-то мечтал похитить, а приобрел (с почтенным поклоном от того же охранника в придачу).

— Как тут гноем шныряет, — скривился Гнат брезгливо. – А еще столица!

— Во Львове такого они не встретишь, — серьезно кивнул Ярема.

— Светлейший господин, вы с тем Львовом уже обручились, или пока не решились признаться? — поинтересовался Савка, раздраженный шпильками галицкого высокомерия.

Северин хохотнул, а Филипп еще раз натянул маску к переносице. Крепкий орешек! Таких развеселить труднее, чем сбросить лунное иго.

За углом несколько нищих просили милостыню. Савка отвел глаза, когда заметил однорукого юношу — лицо его обрезкло, под глазами опухли пиацкие синяки, но мрачный взгляд из-под лба остался прежним.

Омелько поднял щербатую глиняную кружку, тряхнул, прохрипел:

— Господин характерник, бросьте ряд несчастной увечье...

Пальцы бессознательно дошли до карманов, схватили пригоршню монет, бросили щедро, словно откуп за благосклонность судьбы. От такой милостыни Омелько улыбнулся, лицо сразу помолодело, и Савка ушел, пока бывший друг не успел узнать его.

— Что случилось, Павлин? Привидение увидел?

Перед глазами качался пустой засученный рукав грязной рубашки.

– Да, – криво усмехнулся Савка. — Призрак прошлого.

Все молодые нищие работали с разрешения Кнура

иначе до утра нахал не доживал...

Темнота.

Под ногами хрустит песок, его звук — единственное доказательство движения. В густом мраке свободное пространство и стены не отличаются; надо идти наощупь, долго и медленно искать дорогу на перекрестках, ругаться в тупиках, возвращаться, чтобы наугад попробовать другой незримый путь.

Он ненавидит тьму. Лабиринт наказывает ею за угаданные ворота, высасывает силы, водит кругами... Омелько, учитель, Северин, Игнат, Ярема, Филипп приходят из-за спины.

— Жалкое посмешище.

– Зачем ты хочешь выйти? Здесь тебе и место!

— Твоей характерной грамотой можно только подтереться.

– Наконец-то мы сдышались тебя!

– Лабиринт? Ты даже сдохнуть не можешь, как полагается.

– Не стоило тебе рождаться.

Он молча отмахивается от химер, растворяющихся во мраке.

Песок, единственный настоящий спутник, тихо шуршит. Но настоящий ли? Если набить в рот, песок растает, без влаги или сухости, без холода или тепла, без вкуса — будто пригоршню воздух проглотил. В Лабиринте нет пищи или воды, равно как нет необходимости их потреблять. Здесь можно только спать. И уходить.

Уходить.

Уходить.

Пока посреди смоляного пустоши не загораются два багровых указателя. Здесь, перед четвёртыми воротами, начинается настоящая игра. Одна отгадка – случайность, две – совпадение, третья – рубеж, отделяющий беготню по кругу от пути на свободу.

Каждые раскрытые ворота заполняют незримое бревно, несется к ним новой силой. Чем больше отгадок, тем мощнее бревно; с ней можно творить настоящие чудеса. Откуда ему это известно? Просто чувство. Иногда бревно опустошилось в ответ на какое-то событие в настоящем мире, а затем наполнялось снова...

Неважно. Пока он прозябает здесь — это не важно. Безразлично к бревнам, чарам и всем...

Мысли обрываются. Блуждание тьмой сделало свое дело: он обессилел. Надо поспать, но сон, как назло, не идет. От проклятого песка всюду чешется! И почему он исчезает только во рту?

Волчий череп слегка покачивается. Волшебство, говорите? Пусть будет волшебство.

– Маг.

Темноту крушит голубое эхо заклятия. Ворота, рассеченные наискось, осыпаются очередной картой. Чумной врач подбрасывает кинжала, клюв его маски пахнет дымом, в следующее мгновение кинжал летит в грудь новой жертвы...

С

П

…Агония, медленная агония – она стала его жизнью.

Холодная решетка воняла железом, пол вонял дерьмом. Клетку никто не убирал, поэтому он выбрал уголок для нужд. Рядом стояли другие клетки в ожидании новых жертв — таких же наивных слабоумий.

Лишь бы собратья поняли, что не надо верить его посланию! Савка был себе противен. В глупых мечтах представлял, как мужественно терпит допросы, а в жизни... Он сдался сразу, когда его ладонь прицвяшили к стволу дуба.

Стража торчала наверху, в хижине, откуда ведет один-единственный путь к подземной застенке. Его посещали дважды в день: вода с хлебом по утрам, вода с хлебом и яблоком вечером. Так Савка следил за течением времени.

Уже второе полнолуние он провел в этом месте. Зверь овладел его телом, и когда Савка очнулся, на нем не осталось живого места. Решетка погнулась изнутри, тело разрывало эхом нуртующей боли. Во сне нашептывалось о крови и смерти...

И все это не сравнить с пытками этого урода.

Раздались шаги; скрипнула дверь. О волке молва! Савка вскочил, завопил:

– Прошу! Умоляю! Не надо!

Никто не способен сохранить собственное достоинство в этой клетке.

Двое мужчин силой вытащили его, скривив писки от вони, потащили к столу, над которым уже разжигали светочи.

— Это твой вклад в общее благо, — сказал Кривой Глаз.

- Ради вашей свободы.

Голос звучал спокойно и дружески. Уродливое лицо улыбалось. Безумный, настоящий сумасшедший!

– Отпустите! Я никому не прохватлюсь...

Пока Савка торопливо выпрашивал пощады, его повалили на стол и стянули ремнями каждую концовку.

Зачем он поперся расследовать своими силами? Почему, когда отрезвел,