Жмурки 2 - Татьяна Зимина

В небо поднялась стая ворон и принялась беспорядочно кружить над нами.

Пошел тёплый дождь…

Когда белёсая густая капля упала мне на плечо, щека невольно дёрнулась в усмешке.

А ноги уже несли меня вперёд. Я смотрел только на Алекса, и ни окрик майора, ни направленный в голову ствол не могли меня остановить.

Висок обожгло, на ухо, на шею полилась горячая жидкость, потом я почувствовал удар в плечо — словно меня ткнули раскалённой палкой, затем огненная роза расцвела в груди…

Я не обращал на это внимания.

Главное — добраться до шефа.

Расстояние в несколько метров казалось гигантским, непреодолимым…

Я всё ждал, что он упадёт. Три пули в грудь — это не шутки.

Но Алекс всё стоял, и когда я наконец добежал до него — чтобы подхватить, успеть попрощаться, принять последний вздох…

А он улыбался.

Рубашка на груди намокла от крови, рюши обвисли. Я ошарашенно выпучил глаза — весь мой опыт говорил, что с такими ранениями не живут.

А шеф тем временем преспокойно поднёс руку к груди — ладонь была сложена лодочкой — и в неё, в эту ладонь, одна за другой выпали одна… две… три пули. Все они, как положено, были сплющены — удары о грудную кость не прошли даром.

— Ой, — сказал Алекс каким-то сонным, заторможенным голосом. — Что это было? — он перевёл взгляд на майора. — Яша! Зачем ты испортил мне рубашку?

Мы с Котовым невольно переглянулись.

Не поверите, но в этот момент мы ощутили некую общность: мы оба не понимали, что происходит.

Майор опомнился раньше, чем я.

— Ты его обратил, — ствол смотрел ровно мне между глаз. — Ты, упырь, покусал Сергеича, и он тоже стал упырём.

— Яша, не неси пурги, — шеф брезгливо пытался отряхнуть рубашку. — В меня, знаешь ли, и раньше стреляли. И ничего. Как видишь — жив…

А вслед за этим Алекс упал. Как подрубленное дерево.

Рухнув на спину, он сразу побледнел, осунулся и… уставился в небо серыми невидящими глазами.

Секунду Котов смотрел на упавшего Алекса, я видел, как зрачки в его рыжих глазах делались всё больше, больше…

А потом из его груди исторгся душераздирающий крик.

Отбросив Макаров, майор рухнул на колени прямо в грязь, рядом с Алексом, невидяще глядя перед собой.

А я не мог пошевелиться.

Всем телом, каждой клеточкой, я ощущал ТАКУЮ БОЛЬ, какой не испытывал довольно давно. Пожалуй, с тех самых пор, как был ранен в Сирии.

Грудь под курткой словно разворотили ломом, и этот тяжеленный чугунный лом продолжал орудовать в моей груди, разрывая внутренности, ломая рёбра…

Это всего лишь шок, мон шер ами. Представляешь, а я уже и забыл, что получать пулю — это всё-таки больно.

Я недоверчиво уставился на шефа.

Тот лежал труп-трупом. Одни глаза чего стоили! Пустые, совершенно бесцветные. В ресницах запутались снежинки… Я не заметил, что пошел снег.

Ни дыхания, ни, насколько я мог судить, биения жилки под ключицей — ничего.

Станиславский был бы счастлив.

Но… для чего этот цирк?

Подумай, кадет. Что может вывести из шока, если не ещё больший шок?

В голове у меня возник образ подмигивающего шефа. Стрелка указывала на майора…

Как там её? Реверсивная психология. Кажется.

То есть, Котов, осознав, что убил близкого человека, должен почувствовать, что перешел на тёмную сторону… И что?

— Ладно, Сергеич, хватит ваньку валять. Вставай уже. Почки застудишь.

Алекс открыл глаза, встряхнулся и споро подскочил на ноги.

Котов тоже поднялся. Кряхтя, тяжело оперевшись на руку шефа…

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил Алекс.

— Охреневшим до усрачки, — майор остервенело запихивал Макаров обратно в кобуру, спрятанную подмышкой. Что-то у него не получалось, потому что пистолет всё время проваливался мимо, и когда Котов отпустил рукоять, то и вообще рухнул в грязь, ему под ноги.

— Горе луковое, — буркнул Алекс, поднял пистолет, обтёр платком и сунул под куртку майору.

— Сергеич, ты это… Я не хотел. Не думал, что ты попрёшь, как хряк недорезанный.

— А я, Яшенька, не думал, что ты выстрелишь.

Шеф скинул куртку и расстегнул пуговицы на рубашке. Содрал с себя, с отвращением посмотрел на свет сквозь три аккуратные, залитые кровью дырочки…

Снежинки таяли на голых плечах, превращаясь в прозрачные капли.

— Ты показался мне таким… В общем… — майор попытался руками показать что-то ужасное, бесформенное, но в конце концов махнул на это и плюнул в снег.

— То есть, не тем, кто я на самом деле, — скомкав испорченную рубашку, шеф натянул куртку на голое тело и застегнул до подбородка.

На груди его зияло три круглых вдавленных шрама — самых настоящих, именно таких, которые бывают после огнестрела.

Котов тем временем усиленно тёр лицо ладонями, кожа под ними покраснела. На подбородке выступила чёрная щетина…

— А что мы вообще здесь делаем? — неожиданно спросил майор, настороженно оглядывая танки, поле за ними, с сухими, торчащими тут и там травинками, ворон над головой и небо — непроницаемое и серое, как глаза Алекса пару минут назад.

— По грибы приехали, — буркнул шеф и уставился на другой конец поля.

Там, судя по всему, шла грунтовка, и сейчас по этой грунтовке, натужно рыча и взрёвывая, рысил Уазик.

Коричнево-желтой камуфляжной масти, он подскакивал на ухабах, и несомненно направлялся к нам.

— Утрись, — Алекс протянул мне свою скомканную рубашку.

— Чего?

— Ты забыл, что этот снайпер в тебя тоже стрелял?

Я покосился на Котова.

Тот уже приходил в себя — помутнение рассудка надолго не затянулось.

Боялся, что встретившись со мной глазами, майор тут же отведёт взгляд, сделает вид, что я — пустое место…

Но нет. Посмотрел, как на живого.

В смысле, как обычно смотрел, как раньше.

Он вернулся, — послал я телепатему Алексу. — Шеф, вы гений.

Ну разумеется, — тот мысленно закатил глаза.

— Вы кого-то ждёте? — тревожно спросил Котов, глядя на Уазик.

Он был уже близко, и было видно что за рулём, пригнувшись, напряженно глядя перед собой, сидит Владимир.

— Нет, но водителя знаем, — дружелюбно откликнулся шеф.

А я во