Песнь Итаки - Клэр Норт

которых они притащили в этот импровизированный лагерь из своих домов. Одиссей пытается сопоставить едва различимые в свете факелов лица отцов с лицами их детей – Антиной, к примеру, был сыном Полибия или Эвпейта? И кем был убит Эвримах – Одиссеем или все-таки Телемахом? Он понимает, что за долгие годы убил множество безымянных людей, но вдруг обнаруживает, что здесь, на своем острове, его стало беспокоить то, что он не помнит, кого из подданных убил собственноручно. И это, осознает он с внезапной дрожью, плохое начало для возвращения трона.

– Не время сейчас над этим раздумывать, – шепчу я ему на ухо. – Совсем не время.

Шеренга мятежников приближается. Они не бегут – это было бы бессмысленной тратой энергии и здорово мешало бы держать строй на более или менее приличном расстоянии. Бег – это для последнего момента, финальный всплеск энергии и воодушевления, призванный убедить напуганных людей кинуться в атаку, которая никому особо не нужна. Приближаясь к воротам, они вынуждены перестроиться в более тонкую колонну, чем им, вероятно, хотелось бы для того, чтобы пересечь ров, опоясывающий стены фермы, и поместить импровизированный таран в ее центр. Одиссей накладывает стрелу на тетиву лука, натягивает тетиву к уху, прицеливается в Гайоса… На ветеране шлем с гребнем, похоже, что троянский, снятый, скорее всего, с окровавленного трупа на пепелище великого города. Одиссею вдруг приходит в голову, как приходило уже не раз прежде, что греческим царям стоило бы более мудро распределять завоеванные ценности. Им нужно было проследить, чтобы больше их людей получили свою долю сокровищ города, и тем самым предотвратить возвращение целого поколения жадных грабителей и озлобленных солдат, движимых лишь голодом и тоской, в моря, омывающие родные берега.

Еще одна ошибка; ее уже тоже не исправить.

В забрале шлема Гайоса есть узенькая щелка. Одиссей мог бы выстрелить, мог бы просто пустить стрелу прямо в лицо лидеру мятежников, сломить дух его людей на месте. Это было бы идеально. Но, увы, свет тускнеет, пляшут отсветы факелов, да и Гайос, в отличие от ряда топоров, мишень движущаяся, к тому же точно заметил лучника на стене и теперь разглядывает его, не скрывая любопытства, словно ждет, что же предпримет великий Одиссей.

Я ищу глазами Артемиду, но ее здесь нет. Я немного разочарована, но не особо удивлена.

Одиссей опускает лук. Восемнадцать стрел; их нужно использовать с умом.

Мятежники уже у ворот. Одиссей поднимает тяжелый, грубо вырубленный из скалы камень и ждет. Старики и юнцы рядом с ним повторяют приготовления за своим командиром. Телемаху хочется швырнуть свой булыжник в приближающихся воинов, хотя это было бы бессмысленной тратой боеприпасов, но он сдерживается, ожидая команды отца. Он подозревает, что отец скорее оценит слаженное следование приказу, нежели личную инициативу.

Но вдруг другой камень пролетает рядом с головой Телемаха, и он с трудом подавляет вскрик, чуть не упустив свой. Еще один камень ударяет в тонкую стену у его ног. А следующий – уже в его соседа, который, взвыв, едва не падает с помоста. Телемах уворачивается от летящих камней, видит, как струится кровь из плеча подбитого соседа, как искажается от боли его лицо. Броня защитила его ключицу, но снаряд, отскочив от панциря, по пути все же пробил плоть, и теперь кровь ручьем течет по левой руке воина.

Позади приближающегося строя воинов – с тараном в центре – маленькая группа пращников заряжает очередную партию камней в свои пращи. Телемах никогда не учился пользоваться пращой – это оружие недостойно царевича. Одиссей хмуро провожает взглядом летящие камни и ждет, пригнув голову и чуть присев. На стенах троянцы предпочитали размещать лучников, но стоило грекам отправиться на поиски провианта – а это было их главным занятием на протяжении всей войны, – из кустов немедленно летел град камней, пущенных босоногими мальчишками и полуголыми мужчинами, результатом чего нередко становились сломанные кости, выбивающие воинов из строя не менее надежно, чем удар мечом.

Одиссей слегка уязвлен тем, что даже здесь, на Итаке, нашлись люди, которым, как и ему, хватило ума понять нехитрую истину: камни дешевы.

Движение сбоку от него. Чье-то неожиданное появление отвлекает его от размышлений.

Пенелопа.

Она взобралась на стену и, пригнув голову, едва ли не на четвереньках пробирается к окровавленному бойцу. Одиссей открывает рот, готовый запретить, рявкнуть на нее: «Вниз! Быстро прочь!»

Но молчит.

Быстро, не обращая внимания на летящие над головой камни, она подползает к раненому, убирает окровавленную ткань с его руки и груди, ощупывает в поисках перелома, заливает вино ему в рот, бормоча невнятные утешения, и прижимает к ране чистую ткань. Непростое занятие: спуститься с ним по узкому помосту, не переставая пригибаться, то и дело сталкиваясь коленями и дыша друг другу в лицо. Вжавшись в стену, пропустить жену, которая проползает мимо него вниз с раненым бойцом – самый близкий контакт, который был у Одиссея с Пенелопой с тех пор, как он вернулся домой, а она даже не взглянула на него.

И вот таран уже у ворот.

Одиссей издает яростный крик. Как командующий, он не раз произносил вдохновляющие речи, правда, произносил, но задним рядам зачастую удавалось расслышать не все слова, а пока их торопливо передавали, они успевали потерять всякий смысл. И он пришел к выводу, что лучше уж издать по-настоящему мощный воинственный рев, который он втайне тренировал, уходя подальше от лагеря, когда дул сильный ветер и море с грохотом врезалось в скалистый берег. Он отлично передавал общую идею, да еще нес отпечаток этакой первобытной мощи. А поэты всегда могли превратить его в нечто более осмысленное позже.

Он выпрямляется, хватает камень, кидает его через стену в столпившихся внизу людей, даже не пытаясь швырнуть подальше или как следует прицелиться: камень на голову остается камнем на голову. Остальные поднимаются следом за ним, причем Телемах – с таким рвением, что чуть не падает вслед за камнем. Снизу слышится крик, хруст, вой – камни врезаются в чье-то предплечье, отскакивают от какого-то шлема, ломают кому-то кисть. Таран стучит – бам-бам-бам! – в ворота, отчего те сотрясаются и скрипят на створах.

Гайос командует бросать факелы. Большая их часть из-за неправильного угла обстрела попадает в стены, не нанося никакого вреда. Пара, перелетев через стену, приземляется в грязь; один падает с обратной стороны ворот, отчего они начинают тлеть внизу.

Некоторым мальчишкам по обе стороны стены, для которых война – явление совершенно незнакомое, все это кажется глупым, даже смешным: ясно же, что битвы начинаются совсем не так! Нападающие, выстроившись рядами и надеясь не погибнуть, просто ждут, пока им на голову скинут камень. Осажденные поспешно ищут очередной камень, наступая друг другу на ноги, пыхтя от усердия и прислушиваясь к отданным вполголоса командам. Битва же – это столкновение бронзы с бронзой, доблестные поединки лицом к лицу.

Но Гайосу и Одиссею виднее. Большая часть сражений, в которых они участвовали, оказывалась обычными стычками за какую-нибудь полуразрушенную ферму или за телегу с бревнами, предназначенными для частокола. Обычно они происходили, когда две группы воинов неожиданно натыкались друг на друга в чудесный летний день или неловко толклись на разных концах узкого моста, который ни одна из сторон не хотела пересекать первой, но и отступить тоже не могла. Для этих людей такая война – привычное дело; в такой войне нет никаких целей, кроме одной, самой главной – выжить. Выжить.

В отдалении пращники в очередной раз заряжают пращи; кто-то на стене ахает, когда камень оставляет вмятину на его доспехах, теряет равновесие, падает навзничь, и от падения его удерживает только чья-то рука. Пращники слишком далеко от стены, чтобы камни, которые бросают осажденные, долетели до них. И снова Одиссей тянется к своему луку… и снова мешкает. Пращников всего около пятнадцати – может быть, ему удастся убить их всех, может быть, он промажет раз или два, а затем у него закончатся стрелы.

Бум-бум-бум! – стучит таран, и еще один нападающий без звука падает, когда скинутый со стены камень сминает его шлем.

Это битва на истощение. В ней нет хитростей, нет блестящих стратегий. Защитников на стене будут выбивать пущенными из пращи