Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

Очевидно, что Божество у Самураев – трансцендентное и мистическое. Так же, как в государственном деле у них имеется общая цель для поддержания порядка и прогресса, они и Богу поклоняются сообща, выражая это поклонение своими дисциплиной, самоотречением, общим трудом и усилиями – но главное побуждение ко всему этому кроется в молчаливых и длительных размышлениях. На то направлено одно из самых удивительных правил Самураев.

Оно обязывает каждого мужчину и каждую женщину, примкнувших к ордену, проводить в полном одиночестве по меньшей мере одну неделю в году. Эту неделю Самураи должны «жить вне жизни» остального человечества, в какой-либо безлюдной, дикой местности, без единой души поблизости. В это время удалившийся от мира Самурай должен остаться без книг и оружия, без ручки, бумаги и денег. Дозволяется только ковер или спальный мешок – член ордена должен спать под открытым небом, и если ему потребуется развести костер, то только при помощи трения. Перед путешествием он может изучать карты, указывающие опасности и трудности предстоящего ему пути, но брать эти карты с собой он не вправе. Они должны идти не проторенными путями или там, где есть жилые дома, а в диких и тихих местах, в областях, будто отведенных для изоляции.

Эта дисциплина, как сказал мой двойник, была изобретена для того, чтобы обеспечить определенную твердость сердца и тела членов ордена, который в противном случае мог быть открыт слишком многим робким, попросту по натуре воздержанным мужчинам и женщинам. Предлагалось много вещей – бои на мечах и испытания, граничащие с пытками, лазание по головокружительным вершинам и тому подобное, – прежде чем избрали именно такую меру.

Отчасти для того, чтобы обеспечить хорошую выучку и крепость плоти и духа, но также и чтобы отвлечь Самураев от мысли на некоторое время, от назойливых подробностей жизни, от путаных споров и мучительных трудов, от личных конфликтов и привязанностей, от уюта отапливаемой комнаты – они должны уйти и очиститься от мира.

Для этих ежегодных паломничеств отведены большие, вольготные зоны за границами благоустроенного государства. Для этого оставлены нетронутыми цивилизацией многие тысячи квадратных песчаных пустынь Африки и Азии, большая часть полярного пространства на севере и на юге, обширные гористые области и вечно покрытые льдом тундры, лесистая тайга и значительная часть водного пространства океанов, не посещаемого судами. Некоторые из этих местностей представляют большие опасности и трудности, другие просто безлюдны и одиноки. Что же касается морских путешествий, то в летнее время они иногда представляются как бы очаровательным сном. В море разрешается выходить только на беспалубной парусной лодке, на которой при безветрии можно грести. Все иные передвижения должны совершаться пешком без чьей-либо помощи и поддержки. На границах пустынь и безлюдных областей и на всех побережьях имеются специальные конторы, где Самураи прощаются с миром и людьми и куда они возвращаются по истечении срока молчания, одиночества и испытания. В течение же этого срока они должны оставаться наедине с природой, своими потребностями и своими мыслями.

– Хорошо ли это? – спросил я.

– Очень хорошо, – ответил мой двойник. – Мы, цивилизованные люди, отправляемся на лоно матери-природы, которую многие из нас совершенно позабыли бы, если бы не это правило. Мы находимся там в одиночестве и предаемся размышлению. Всего две недели тому назад я вернулся из моего ежегодного путешествия. Я отправился один морем в Тромсе и оттуда – в глубь страны, к северу; там я распростился с морем. Я преодолел несколько ледников, взбирался на высокие горы, спускался по скользким дорожкам и скитался по покрытым мхом равнинам. Я не видал человеческого лица в продолжение семи дней. Затем я повернул в сторону и направился, минуя густой сосновый лес, к Балтийскому морю. Прошло около тринадцати дней, прежде чем я очутился вновь среди людей и услыхал человеческий голос.

– А женщины тоже исполняют это правило?

– Да. Настоящие Самураи всегда это делают наравне с мужчинами. Только рождение ребенка признается достаточно уважительной причиной, чтобы отменить такое путешествие.

Я спросил его, показалось ли ему интересным паломничество и о чем он думал во время путешествия.

– Видите ли, мне всегда приходится делать некоторое усилие над собой, для того чтобы начать уход от мира. Я часто оглядываюсь назад и с грустью расстаюсь с моим домом. В первый день я готов проклинать эту нелепую затею – тащиться незнамо куда в одиночестве; часто я присаживаюсь и проверяю свои запасы, все ли взято.

– Но разве не бывает встреч с другими путешественниками?

– Два Самурая не должны выходить из одного и того же пункта отправления по одной и той же дороге, не пропустив шестичасового промежутка времени между отправлением одного и другого. Если они каким-нибудь образом сойдутся, то они должны сейчас же разойтись в разных направлениях, даже не приветствуя друг друга. Исключение делается только в случае какого-нибудь несчастья, постигающего одного из Самураев в пути. Впрочем, все ведь предусмотрено заранее.

– Расскажите мне про ваше путешествие.

– Я ужасно боялся наступления ночи. Меня пугали неудобства и скверная погода. Я свободно вздохнул только на второй день.

– Разве вам не страшно заблудиться?

– Нет. Это невозможно. Везде имеются знаки, указывающие путь; если бы их не было, то нам, конечно, пришлось бы возиться все время с картами и планами. Но, повторяю, я только на второй день своего путешествия дышу привольно, так как у меня тогда уже есть уверенность в своих собственных силах и я чувствую себя человеком.

– И тогда?

– Тогда я втягиваюсь. Я начинаю находить своеобразную прелесть во всех маленьких случайностях, которые неминуемо постигают человека при таком упрощенном способе путешествия. Мысль о моих делах и заботах, преследовавшая меня в первый день, отходит на задний план. Я не сплю помногу, и потому целыми ночами я лежал, любуясь рассыпанными по темному небу звездами… Год тому назад я отправился к Нилу и прошел по Ливанской пустыне. О, эти южные благоухающие ночи! Я со слезами восторга любовался природой. Как мал и ничтожен кажется окружавший вас доселе мирок. В эти тихие, полные величия часы начинаешь менее думать о себе, чувствуешь, что недалеко великое бесконечное, которое мы здесь называем концом, но которое, в сущности, вечно во времени и пространстве…

Он умолк.

– Вы думаете о смерти?

– Не о своей. Но когда я брожу среди снегов и безмолвия, – почти всегда я выбираю путешествие по Северу, – часто думаю о смерти мира, о том времени, когда настанет ночь планеты, когда солнце станет такое тусклое и красное, и воздух, и вода, мерзлые, будут вместе оседать на покрытых снегом тропических полях… Я часто думаю об этом и спрашиваю себя – неужели на самом деле Господь допустит исчезновение человека, разрушение построенных им городов, написанных им книг и всего созданного человеком? Неужели же всему этому суждено лежать погребенным под толстым слоем вечных снегов?

– Вы верите, что это случится?

– Нет. Но если этого не будет… Я шел, прокладывая себе путь по горным ущельям, тропинками, вьющимися по краям пропасти, и воображение мое работало над разрешением вопроса. Что будет тогда? Знаете, человек, бродящий один в горах, среди сонной природы, когда кругом все молчит, как бы затихая перед оком Творца вселенной, становится экзальтированным… Я помню, как в одну из таких ночей я встал и громко и серьезно объявил дерзко светившим звездам, что и они в конце концов не избегнут общей участи.

Мой двойник пристально взглянул на меня, как бы сомневаясь, понимаю ли я его.

– На досуге, среди пустынь и полного одиночества, человек размышляет лучше. Вы видите все происходившее с вами, мучившее и радовавшее вас совершенно в ином свете… Часами вы ходите по дикому, покрытому снегом полю или по заросшему лесу и, как ребенок, поражаетесь и радуетесь невиданной прежде былинке и всему новому, непривычному. Иногда, стоя на краю обрыва, вы вдруг вспоминаете про город с высокими каменными домами, с вымощенными, ярко освещенными улицами, вспоминаете про мир, где живут и хлопочут люди, и тогда возвращаетесь – старательно обходите обрывы и опасные места и идете по кратчайшей дороге назад. Но другие испытывают иное. Мне, например, так же тяжело вернуться в этот мир, как и покинуть его, и я с грустью вспоминаю про улицы, по которым движется людская толпа…